— В море рыбы много.
— Именно так говорил Ким Бамбуковая Шляпа, — сплюнул Чиун.
— А кто этот Ким Бамбуковая Шляпа?
— Седьмой мастер Синанджу.
— Тот самый двоеженец?
— Нет, тот был восьмым.
Римо задумался.
— Ким — это у которого была бамбуковая нога?
— В нашем Доме не было ни единого мастера Синанджу с деревянной ногой, хотя Джи стал хромать под конец жизни.
— Запомнить порядок всех бывших мастеров Синанджу так же трудно, как пытаться пересчитать фантомов, — недовольно проворчал Римо.
Чиун удивленно вскинул бровь.
— Фантомов?
— Ну вот этот, Призрак-Который-Рождает-Фантомов. Персонаж из комикса, который передает свое имя и одежду от отца к сыну, как мы передаем свое боевое искусство. Про него сделали фильм примерно год назад.
Чиун выразил на лице отвращение.
— Стоило бы подать в суд на этих людей за кражу нашей интеллектуальной собственности.
— Так расскажи про этого Кима Бамбуковая Шляпа. Я так понимаю, что имя его пошло от шляпы, которую он носил.
Чиун покачал головой:
— Нет, от того, что он с ней делал. Бамбуковые шляпы были у многих мастеров Синанджу.
— Ладно...
— Я тебе уже рассказывал, что первые мастера занялись искусством асассинов, так как земля была скалистой, а море слишком холодным для рыболовства.
— Семьдесят миллиардов раз, — устало согласился Римо.
— Ты еще был ребенком в Синанджу, когда я рассказал тебе это впервые. Правда намного сложнее.
— Обычное свойство правды, — глубокомысленно заметил Римо.
— Ты много раз плавал в заливе Западной Кореи.
— Да, — подтвердил Римо, и перед его умственным взором мелькнула леденящая душу картина. Это был последний раз, когда он видел свою дочь. Он до сих помнил, как бежал по песчаному берегу залива, догоняя летящего пурпурного птеродактиля, уносящего в когтях его маленькую Фрейю. Правда, потом оказалось, что это иллюзия, созданная старым врагом. Фрейе тогда ничего не грозило. Теперь — другое дело.
— В заливе очень мелко, — продолжал Чиун.
— Да.
— Очень мелко на много ри от берега.
— Охотно верю.
— В такой воде можно спокойно пройти несколько ри, ни разу не погрузившись с головой.
— Именно поэтому субмарина останавливалась далеко от берега, а золото доставляли на плотах.
— Не напоминай мне о золоте, когда обсуждается более драгоценный товар, — прервал его Чиун, и в голосе старика была горечь.
— Что может быть драгоценнее золота?
— Рыба. Потому что без нее мы не можем жить.
— С золотом ты купишь любую рыбу, какую захочешь, — возразил Римо.
— Не у голодного. Голодному плевать на золото, ему бы хоть одну рыбу. Потому что золото нельзя съесть, можно лишь копить. Или тратить, если необходимо.
— Человек не может жить на одном только рисе и утках, — сказал Римо.
— Изначально мастера жили только на рисе и рыбе, — продолжал Чиун.
— Без уток?
— Утка была неизвестна в те древние времена. Простые корейцы не едят утятину.
Римо удивленно поднял брови:
— Я не этого знал.
— Теперь знаешь.
Чиун шел дальше в напряженном молчании.
Впереди появился какой-то сгорбленный вьетнамец. Увидев Чиуна, он спешно перешел на другую сторону улицы. Из этого Римо заключил, что мастер Синанджу снова стал терроризировать азиатское население города.
— В те времена почва еще не была истощена. Кое-какую еду можно было выращивать. И рыбы было много в мелкой воде возле деревни. Зимой рыбы было намного меньше, чем летом, но все же ее вполне хватало для нашей небольшой деревушки.
Холодный ветер принес с собой тяжелый запах близкого пляжа Уолластон во время отлива. Пахло мертвыми моллюсками и гниющими водорослями. Так вонял и берег Синанджу в те далекие времена.
А Чиун вел рассказ дальше.
— В те далекие времена, как и сейчас, сельчане любили блаженство праздности. Ловили рыбу лишь тогда, когда этого требовал желудок. Зимой они совсем ее не ловили — заходить в холодную воду не хотели, а рыба — она ведь умна — редко подходила близко к скалам, где мои предки бросали сети и переметы.
— Сообразительная рыба, — пробормотал Римо, заметив попутно, что какая-то китаянка при их приближении нырнула в дом.
— Все рыбы сообразительные.
— Не случайно ее называют пищей для мозгов, — добавил Римо.
— То же самое когда-то говорил Уанг Великий. Поедание рыбы улучшает мозг. Это одна из причин, почему мастера Синанджу используют мозг во всю мощь.
— В рыбе еще много полиненасыщенных жирных кислот.
— Я этой абракадабры белых не понимаю, — недовольно проворчал Чиун.
— Это означает, что в ней мало холестерина.
— Для некоторых холестерин очень полезен.
— Не для нас.
Чиун поднял палец к небу. Солнце блеснуло на яшмовом чехле ногтя.
— Для нас хорошо, когда наши враги заливаются холестерином. Это дает нам преимущество.
— Отличная точка зрения, — согласился Римо. Его постепенно отпускало напряжение.
Они прошли мимо большого жилого дома, перед которым на асфальте было нацарапано крупными буквами «Убирайся домой, Гук!». Римо с одного взгляда узнал корявый почерк Чиуна — хотя и так было ясно, кто это написал. Буквы были вырезаны в асфальте, как острым ножом.
— Ты все еще пытаешься выгнать местных азиатов? — поинтересовался Римо.
— Если их так легко напугать, то им не место среди тех, кто лучше их.
— Расскажи об этом комитету мэрии по расовой гармонии.
— Как я говорил, — продолжал Чиун, — рыба, обитавшая в водах Синанджу — карп, тунец и сардина, — понимала, что для людей она всего лишь еда. Поэтому она не подходила к берегу, и рыбакам приходилось выходить за ней далеко в море. Летом это было всего лишь неприятно. Зимой можно было и погибнуть. Потому что невозможно стоять в ледяной воде и ждать, когда хитрая рыба ошибется и попадет в сеть.
— Рыбы потому умны, что пожирают других рыб, верно?
— Верно. Слушай дальше. Когда неизбывный голод односельчан стал досаждать Киму Бамбуковая Шляпа, он уже впал в детство. Потому что он уже много раз бывал в Японии и Северном Китае и служил императорам, правившим в этих царствах. Ким устал от долгих путешествий на заработки золота, уходившего в уплату за рис, который сельчане не умели растить, и рыбу, которую они не умели ловить.
И вот Киму, которого еще не называли Бамбуковая Шляпа, пришло в голову, что может найтись лучший способ пропитания. В те дни он носил шляпу, похожую на большую бамбуковую чашу для риса, и
