ибо в господстве своем она подчинила свою волю моей.
— Она мертва, — сказал Римо пустым голосом.
— Она не важна более, как не валена любая марионетка. Как не важна наша бренная смертная плоть.
— Она же была твоей матерью! Что с тобой случилось?
— Я достигла того, к чему стремилась все эти долгие годы. Неужели ты не помнишь, Римо, как мы встретились в последний раз?
— Конечно, помню. Это было в Синанджу. Тогда ты была маленькой девочкой.
— Нет, глупец! Обращайся не к моей телесной форме! Говори с Госпожой Кали, что века и эпохи по тебе тосковала!
Рука потянулась к лицу Римо. Он уклонился.
— О Красный, не разумом своим смертным, а не имеющей возраста душой вспомни меня. Разделенные, мы соединимся. Двое, мы сольемся в одно...
— Уйди от меня! Я не хочу говорить с тобой. Я хочу говорить с Фрейей.
— Она — это я, и я — это она. Мы одно. И ты будешь единым с Шивой, моим супругом...
— Я не Шива.
— Ты не помнишь тот последний раз, в Аравии? Мы танцевали Тандаву, но нам помешали. Ты убил мое тогдашнее тело.
Римо нахмурился. Он смутно помнил то время. Постарался почти все забыть.
— Я не повторю ошибки, которую допустила тогда, — продолжала Кали. — Мы обитали в храмах всего лишь из мяса и костей. Пора выйти из них. Выйти и войти в наши истинные тела... — Ее руки с желтыми ногтями заколыхались, задвигались гипнотически перед его воспаленными глазами. — Когда у тебя будет четыре руки, как у меня, какой изысканной станет наша любовь...
Ее руки коснулись его груди и поползли к горлу. Холодные руки. Чужие. Нечеловеческие.
В этот момент Римо издал низкий вопль страха и отчаяния.
И посреди этого вопля невозможной боли он услышал голос Чиуна, зовущий его по имени.
Чиун, Верховный мастер Синанджу с лицом, похожим на паутину морщин, плавал в теплой воде.
Вокруг него вода бурлила.
Тело Гилберта Хьюгтона с плоской головой было в центре кипения стаи крошечных, прожорливых, иглозубых рыбок. Они клевали и терзали его мертвую плоть. Руки его шевелились в воде, будто еще жили.
Неподалеку, в воде, быстро становившейся розовой, а потом алой от крови, с хитроумного копта Анвара Анвар-Садата точно так же сдирали плоть.
Оторванная голова, атакованная со всех сторон, вертелась и покачивалась. Лицо моталось из стороны в сторону в бешеном отрицании своей участи.
Когда безумие обжорства дошло до кипения, мастер Синанджу поднял свои длинные ногти, дабы поразить любую и всех из хищных рыб, что посмеют приблизиться.
Но рыб было намного больше, чем ногтей у Чиуна. А в этой комнате смерти были только стены и не было пола.
И тогда Чиун выкрикнул имя своего ученика.
Римо бросился назад раньше, чем сомкнулись на его шее желтые орлиные когти. По узкому коридору за ним несся крик, лишающий воли и оглушающий сознание, но Римо заблокировал этот крик.
Подойдя к нише, он увидел вертикальную прорезь красной булькающей воды и мастера Синанджу, окруженного стрелоподобными белыми рыбами, хватавшими, как голодные собаки, все, что попадалось на зуб.
Не замедляя хода, Римо ударил поднятыми кулаками в прорезь. Посыпались осколки кирпичей, и здание заполнилось грохотом рушащихся камней. Только сейчас он вспомнил предупреждение Чиуна о замковом камне, но было уже поздно.
— Держись, папочка!
Чисто войдя в воду, Римо всплыл с двумя полными горстями бьющихся рыбок. И сдавил их. С обоих концов полезли рыбьи внутренности. Бросив их, Римо набрал еще две горсти.
Тут же живые рыбы набросились на беспомощных мертвых.
Чиун сменил тактику и последовал его примеру.
Они вдвоем давили, протыкали, били и оглушали любую рыбу, которая осмеливалась приблизиться.
Как ни были голодны эти рыбы, до них наконец дошло. Уцелевшие вернулись к телам министра рыбного хозяйства и океанов Канады Гилберта Хьюгтона и Генерального секретаря ООН Анвара Анвар-Садата, которые быстро превратились в плавающие груды продолговатых красных костей, и те еще дергались, поскольку оголодавшие рыбки сдирали с них хрящи.
— Пираньи, — сказал Римо.
— Я бы не стал есть рыбу, которая ест меня, — непреклонно заметил мастер Синанджу.
Затем, все еще барахтаясь в воде, они обернулись к нише. Она превратилась в груду камней. Оседающая пыль пленкой ложилась на неспокойную воду.
— Фрейя... — прошептал Римо. — Не говори мне, что я убил тебя.
На это ушло два часа, но они осторожно растаскивали завал, пока не добрались до комнаты, где Фрейя, дочь Римо, выполняла волю Кали, богини смерти.
Из-под нагромождения камней спадал неподвижный водопад золотых волос.
Римо застыл.
— Последняя ловушка Кали, сын мой, — сказал Чиун рядом с ним. — В самой твоей победе она наносит тебе горчайшее поражение.
Римо наклонился и отбросил камень. Тот откатился в сторону. Римо отбросил второй. Воздух заполнился удушливой известковой пылью.
Освободив тело своей дочери, Римо бережно перевернул его на спину. Приложив ухо к ее сердцу, он стал слушать. Глаза его сузились до щелей. Их заполняли слезы. Боль только начиналась.
И тут он услышал биение сердца.
Раскрыв ей рот, он стер смертельно желтую помаду с ее губ и вдул полные легкие воздуха. Ее грудная клетка раздулась и опала. Римо повторил вдох. Тот же результат.
— Ты не умрешь из-за меня, — крикнул Римо хриплым надтреснутым голосом. — Не умрешь. Я тебе не дам.
— Дух Кали оставил ее. Прими же это благо и предайся горю, — торжественно сказал Чиун.
— Черта с два! — огрызнулся Римо. — Я не сдамся. Не сдамся! Ну же, малышка, давай! Дыши. Я же слышу, что твое сердце бьется. Дыши для папочки. Дыши, и я унесу тебя от всего этого. Открой глазки, и я унесу тебя туда, где никто на свете не причинит тебе зла. Клянусь, Фрейя. Клянусь.
И дочь в его руках коротко вздохнула. Пыльный воздух вошел в открытый рот и ноздри.
— Римо! — вскрикнул Чиун. — Посмотри, она борется! Ее благословенные легкие требуют воздуха!
— Вижу, вижу, — тихо ответил Римо и прижал ее бледное лицо к своему.
Молча и угрюмо он делал искусственное дыхание рот в рот, пока снова не вдохнул жизнь в тело своей единственной дочери. Ресницы ее коротко затрепетали и раздвинулись, открыв самые прекрасные глаза, которые Римо в своей жизни видел.
— Папа, — тихо шепнула она.
— Я здесь, малышка.
И она погрузилась в целительный сон.
Без единого слова Римо вынес свою Фрейю из здания по тропе из битого камня, рядом с которой плавали красные кости и дрались из-за последних крошек еды пираньи.
Римо не сказал ни слова. Чиун шел за ним, как молчаливое привидение.
Полицейская машина стояла там же. Римо вытащил полицейского из багажника и поместил Фрейю на заднее сиденье.
Чиун остался охранять, а Римо вернулся в здание за телом Джильды из Лаклууна.
