– … А принимая новых адептов, делает это во имя Гелиоса, Мене и Тетраграмматона. Все эти сумасбродства порочат нас, – завершил он. – Если Калиостро явится сюда, он не будет принят.
– Расскажите-ка мне об этом человеке, – попросил Корберон.
– Наш брат Сен-Жермен знает его лучше, чем я, – сказал Сен-Мартен. – Они встречались в Гааге.
Себастьян для начала набросал портрет Калиостро.
– Он ведет подозрительные речи. Утверждает, что превращает свинец в золото, а это явный обман. Приписывает себе сверхъестественные способности, например общение с душами умерших. Его учение кажется мне бессвязным. Еще он утверждает, что может возрождать тело и дух посредством таинственного лечения, основанного на посте, кровопусканиях и поглощении каких-то неведомых снадобий, что, на мой взгляд, способно скорее свести человека в могилу, нежели позволить ему прожить пять тысяч пятьсот пятьдесят восемь лет…
– Ничуть не меньше? – воскликнул Корберон. – Проклятье! Да он попросту мошенник. Магистр, предлагаю исключить его из наших рядов.
– Я и сам так думаю, – ответил Сен-Мартен.
Тут стали прибывать остальные братья. Сен-Мартен встал, приветствовал их и отправился руководить приготовлениями зала.
Себастьян уехал в Хёхст. Поездка утомила его больше, чем обычно, и весь следующий день после приезда он пролежал в постели, чтобы восстановить силы. Ему было уже шестьдесят восемь, и он чувствовал, что жизнь на исходе. Больше всего его беспокоило сердце. Он принял несколько капель настоя белладонны, лекарства, к которому прибегал все чаще.
Через месяц пришло письмо от Сен-Мартена, в котором сообщалось, что Калиостро исключен из ложи Благотворения, о чем сицилийцу и было сообщено в Нюрнберг, где он находился вместе со своей сожительницей. Но этот прощелыга, добавлял Сен-Мартен, и без того получил там самый презренный прием и уехал, напуганный угрозами. По последним известиям, направился в Берлин.
Осень 1778 года подходила к концу, и Александр в письме задал отцу вопрос, не желает ли он провести зиму в Блю-Хедж-Холле, располагавшем гораздо большими удобствами, нежели хёхстская усадьба, и где он, конечно же, будет окружен заботами Северины, Пьера и Франца.
Путешествие, которое Себастьян прежде переносил легко, теперь было для него настоящим испытанием. И ему пришлось собрать всю свою волю, чтобы решиться на это. Он знал, что впереди у него уже не много таких поездок. Он ответил Александру, что будет рад увидеть их всех в Лондоне в середине декабря.
За несколько дней до отъезда почтовая карета доставила из Берлина посылку, адресованную графу де Сен-Жермену. Это был обыкновенный деревянный ящик, обвязанный крест-накрест бечевкой. Из Берлина? По правде говоря, Себастьян был знаком там только с Фридрихом II, но весьма сомневался, чтобы король прислал ему какой-нибудь подарок. Он велел положить посылку на пол и долго ее изучал. Ульрих с садовником недоумевали, почему хозяин медлит открыть ее. Себастьян же лишь добавил им озадаченности, попросив вынести ящик наружу. Привязав к пятифутовой палке острый нож, он с расстояния перерезал бечевку, удерживавшую крышку. После чего той же палкой приподнял ее.
Ульрих вскрикнул.
Из щели на снег выскользнула гадюка и устремилась подальше от своего узилища. Через несколько мгновений она скрылась в ближайших кустах.
Себастьян усмехнулся. Подойдя к ящику, осмотрел его изнутри. На дне лежала записка. Он взял ее и развернул:
«Гадюке по языку гадюку во плоти».
Никакой подписи, кроме какого-то каббалистического знака.
Себастьян покачал головой. Дело было ясное.
Он поднялся к себе и сел за письмо к Бурре де Корберону, в котором просил того передать господину Калиостро присовокупленный рисунок: то была копия шестнадцатой карты таро, предвещающей катастрофу, – «Богадельня». На ней он попросту пометил дату: 1789.
Основываясь на данных, которые Джузеппе Бальзамо сообщил ему в Гааге, Себастьян составил его гороскоп: в том году на небе сицилийца Марсу предстояло вступить в яростный конфликт с Сатурном.
Тем не менее это упражнение заставило его самого задуматься: поскольку собственная дата рождения ему неизвестна, он никогда не сможет составить свой гороскоп.
Себастьян согласился выпить стаканчик пунша с ромом. Северина и Франц встали, чтобы одновременно расцеловать его в обе щеки. Александр облобызал ему одну руку, а Пьер другую. Переполнявшая всех радость заставляла лица сиять. Глаза Себастьяна увлажнились.
Он подарил каждому по драгоценному камню, которые достал из сейфа, некогда тайно установленного в Блю-Хедж-Холле: изумруд Александру, рубин Северине, сапфир Францу и алмаз Пьеру.
На следующий день Себастьян уединился с Александром и заявил:
– Я больше не буду посещать масонские собрания и прошу вас заменять меня всякий раз, когда сможете. Я старею, и это становится выше моих сил…
– Отец!
– Нет, это всеобщий удел, и смерть меня не страшит. Не думаю, что я еще раз наведаюсь в Лондон. Так что соблаговолите вызвать вашего поверенного, чтобы я передал вам свою долю наших предприятий – красилен в Турне и венецианской фабрики по обработке льна. И не забудем мою контору по фрахтованию судов. По поводу голландских отделений банка встретимся в Амстердаме.
Александр казался подавленным.
– Но, отец, я нахожу, что вы прекрасно выглядите и вообще еще слишком рано…
– Эти дела надобно привести в порядок загодя. На вашем попечении три человека: прошу вас и впредь делать то же самое. Позаботьтесь о благополучии Франца: таким образом, он сможет позаботиться о благополучии Северины.
Себастьян прервался на миг, задумавшись, передаст ли также своему сыну запасы иоахимштальской земли, размещенные в разных местах Европы. Но этого нельзя было сделать, не сообщив Александру о свойствах странного вещества и о своих гипотезах по этому поводу. Он слишком поздно получил письмо от Мюллера, того человека, который как-то вечером пришел к нему в Вене по поводу своей заболевшей раком жены. Рак, писал Мюллер, был побежден за год, но пораженная им грудь высохла и словно обуглилась.
«Это страшное лекарство, и, признаюсь, наша вера в вас не раз пошатнулась. Но вы спасли жизнь, проявив истинное человеколюбие, и мы оба можем лишь призвать небо в свидетели нашей благодарности».
Письмо заставило Себастьяна задуматься. Значит, он спас еще одну жизнь, и если существует какая-то небесная арифметика, то его былой долг погашен.
Результат лечения озадачил его. Неужели он оставит иоахимштальскую землю, так и не узнав, чем является этот минерал? В общем, он отложил этот последний пункт своего завещания на потом.
– Не я возглавляю масонство, – продолжил он, – но опасаюсь, что, когда меня не станет, оно придет в упадок. Проблема, с которой вы столкнетесь, проста. Наши братья считают себя обязанными встать либо на сторону мистицизма, либо разума, и это порождает ненужные конфликты. Разум отнюдь не является врагом мистицизма, и наоборот. Есть вещи, которые наш разум не может объяснить, а гордыня заставляет отвергать как ложные или иллюзорные. Но часто мы полагаем также, что столкнулись со сверхъестественными явлениями, хотя они вполне естественны. Александр, слушайте меня хорошенько: вера и разум должны идти рука об руку.
Александр кивнул.
– Начинаю это понимать, – сказал он с улыбкой.
– И последнее слово. Над троном Франции сгущаются тучи. Я пытался служить этой стране, но ее короли слабы. Близится катастрофа. Когда вы замените меня и когда она покажется неминуемой, предупредите об этом тех, кто ближе всего к королю и королеве. Бегство – их единственное спасение, но только ни в коем случае не через Варенн. Вы меня поняли?
– Почему не через Варенн?
– Потому что очень древние предсказания называют это место пагубным для королевской четы. События неотвратимы, но кровь не должна запятнать судьбу этой страны.
