Человек, ставший Богом. Воскресение

заботило, что они переступают порог языческого дома. Заинтригованный, внезапно почувствовавший себя нехорошо Пилат встал. К горлу подступила тошнота, нестерпимо зудела кожа, а голова вдруг закружилась. Они немного откинули капюшоны, и Пилат узнал их. Это были Иосиф Аримафейский и Никодим.

– Ваше превосходительство, мы пришли узнать, можем ли мы забрать тело распятого Иисуса.

– Тело? Уже? – удивился Пилат.

– Мы были на Голгофе. Этот человек умер. Охранник Храма пронзил ему сердце.

Пилат побагровел от злости. Его приказ не был исполнен! Охранники Храма остались на Голгофе. И они убили этого человека на кресте!

– Как? – спросил прокуратор.

– Lancea.

Тонкий плоский клинок, не больше дюйма в самом широком месте. Пилат распахнул дверь и прорычал:

– Гай!

Старое, морщинистое, доброе лицо. К счастью, у Пилата еще оставались такие солдаты.

– Гай, распятый Иисус умер?

– Я сейчас пошлю туда человека, ваше превосходительство.

– Бегом!

Пилат искоса взглянул на посетителей. Неужели они издевались над ним, утверждая, что Иисус умер, хотя на самом деле мог еще быть живым? И от чьего имени пришли просить выдать им тело эти два члена того самого суда, который приговорил Иисуса к смерти? Прокула, обладавшая, в определенной мере, здравым умом, говорила, будто они надеялись, что Иисус выжил. Но тогда почему они пришли с просьбой отдать им труп? Как все это странно!

– Что вы собираетесь делать с трупом? – спросил Пилат.

– Я хочу похоронить его в принадлежащей мне гробнице. Это совсем новая гробница, – ответил Иосиф Аримафейский.

Пилат налил себе медовухи.

– Но разве вы не порочите себя этим в глазах ваших собратьев по Синедриону?

– Всем известно, что мы выступали в защиту Иисуса, – ответил Никодим, оскорбленный тем, что Пилат подозревает его в двойной игре. – Мы действовали и продолжаем действовать открыто.

– И больше никто, кроме вас, не защищал Иисуса?

– Несколько членов Синедриона считали Иисуса невиновным, но мы оказались в меньшинстве, – ответил Никодим.

Пилат зашагал по комнате, пытаясь, чтобы шаг соответствовал ширине плит.

– Как могло случиться, что он умер? – наконец спросил прокуратор. – Ведь я же приказал не перебивать ему берцовые кости!

– Мы знаем, – откинулся Иосиф Арифамейский. – Но ему пронзили копьем грудь.

Центурион, позволивший охранникам Храма сделать это, ответит головой за свою оплошность! Пилат крепко сжал зубы.

– Удар lancea не всегда приводит к смерти, – заметил прокуратор. – Многие солдаты оставались в живых после получения гораздо более серьезных ран, нанесенных не lancea, a hasta или pilum [6].

Пилат остановился и резко повернулся.

– Как вы думаете? Этот человек действительно мертв?

Никодим от удивления вытаращил глаза.

– Этого человека распяли сразу после полудня, – заговорил Пилат, глядя на клепсидру. – А сейчас пять часов. Было бы удивительно, если бы он умер, провисев на кресте всего пять часов! Вам, как и мне, хорошо известно, что были случаи, когда распятые оставались живыми на кресте в течение целой недели, а самый короткий срок, по истечении которого человек задыхается на кресте, не может быть меньше двенадцати часов! И даже тогда, чтобы ускорить смерть, надо перебить берцовые кости. А у Иисуса кости целы! Ведь ему не перебили кости, не правда ли?

– Да, не перебили, – подтвердил Иосиф Аримафейский.

Пилат вновь принялся шагать по комнате, залитой зловещим светом светильников, зажженных еще в полдень.

– Вы сказали, что знаете о моем приказе не перебивать Иисусу берцовые кости. Но как вам об этом стало известно?

Иосиф Аримафейский пристально разглядывал рытвины и шишки на лице Пилата, его голову, почти полностью облысевшую, если не считать редких прядей, поседевших из-за жизненных невзгод и ответственности. Да и Пилат с не меньшим вниманием смотрел на нечто, напоминавшее морщинистую ткань, на месте лица иудейского торговца, и на высохшее яблоко, в которое превратилось лицо Никодима. Внезапно прокуратора пронзила мысль: его добрая воля ни к чему не привела, Синедрион оказался в выигрыше, Иисус умер, а они, все трое, были всего лишь людьми, обманутыми ядовитым полднем, иссушенным жаркими лучами солнца, и он, прокуратор Иудеи, несмотря на огромную власть, данную ему Римом, не сумел спасти жизнь одного, лишь одного человека!

– Мы обращались к твоим людям с просьбой не перебивать Иисусу берцовые кости, и они сказали, что ты уже отдал такой приказ, – ответил Иосиф Аримафейский. – Что касается раны, она действительно не смертельная, но нам показалось, что этот человек умер, поскольку голова Мессии Иисуса опустилась на грудь.

«Мессия Иисус! В какую же безумную авантюру меня вовлекли! – подумал Пилат. – Надо же, Мессия! Меня, прокуратора Иудеи!»

– Кто еще кроме вас был там?

– Мы были одни.

– Мне говорили, что у него были преданные ученики.

Оба иудея пожали плечами.

– Этим утром старший из них, некий Симон-Петр, грелся около дверей Синедриона. Но когда его спросили, кто он такой, он сделал вид, будто не знаком с осужденным. Другой ученик, тоже находившийся в Иерусалиме, Иоанн, о котором говорят, что он приходится родственником Анне, исчез после полудня.

Пилат аккуратно поставил мысок сандалии на полоску цемента, разделявшую две мраморные плиты.

– С такими сторонниками… – начал прокуратор.

Не закончив фразы, Пилат повернулся к окну, одну из створок которого захлопнул ветер. Набухшие облака, казалось, готовы были рухнуть на землю, словно мертвые левиафаны. Раздался стук в дверь. Вошел секретарь, а за ним запыхавшийся солдат, с которого градом катился пот.

– Ваше превосходительство, этот человек, похоже, действительно умер.

– Он потерял много крови?

– Не очень, ваше превосходительство. Если не считать ран на руках и ногах. И небольшой узкой раны на боку. Но дождь мог смыть кровь.

– Кто находится на горе?

– Отряд, посланный вашим превосходительством. Однако там есть и другие люди, которые чего-то ожидают.

Пилат кивнул. Секретарь удалился и закрыл за собой дверь.

– Если он потерял немного крови, – задумчиво произнес Пилат, глядя на Иосифа Аримафейского и Никодима, – значит, я это знаю по собственному опыту, он оставался в живых после того, как его ранили. Иначе либо у него вообще не было бы кровотечения, либо из него, как из некоторых трупов, потекла бы черная вода. Хорошо, он ваш. Но держите меня в курсе событий!

Мнимая ночь уступила место настоящей. Ветер гнал тучи на запад.

– Я хочу немедленно пойти туда! – сказала Саломия своей бабке.

– Женщинам негоже ходить на Голгофу, – заявила Мария Клеопа, имея в виду совершенно голых мужчин на крестах. – Более того, о нем есть кому позаботиться. Если он жив, мы встретимся с ним