– Что угождать Господу надо не материальными подношениями, а умом, безупречным и великодушным поведением.
– И это тоже очевидно, – сказал Маттафия.
– Но если это очевидно, почему в Храме полно торговцев? – спросил Иисус. – Почему им разрешают продавать дары?
– Вот видите! – шепнул Маттафия Ебенезеру.
– Амос хотел сказать, что нравственная чистота предпочтительнее материальных подношений. И это вполне очевидно. Однако он не осуждал и не запрещал подобные подношения, – заметил Ебенезер.
– Тогда почему он предсказал полное уничтожение? Да и Осия тоже говорил, что надежда возродится из пепла.
– Это было до разрушения Храма Соломона, – сказал Ебенезер. – Именно это разрушение было наказанием, которое предсказал Осия.
– Если Храм великого царя Соломона был разрушен, – возразил Иисус, – то почему нечто подобное не может произойти с Храмом царя Ирода?
– Да почему же, в конце концов, он должен быть разрушен? – вскричал Ебенезер.
– Разве дом Давида не должен быть восстановлен? – спросил Иисус.
– И что из этого? – воскликнул Ебенезер. – Почему потомок Давида должен непременно разрушить Храм?
Иисус бесстрашно окинул взглядом обоих докторов, Ионафана и левита.
– Те, кто лакомился сладостями, умерли на улицах, – спокойно произнес Иисус. – А те, кто носил одежды пурпурного цвета, рассыпались в прах.
– Позовите Годолию! – бросил Ебенезер левиту.
– Трудный случай, – отозвался Маттафия, перейдя на греческий язык. – Он хочет стать священником, и, действительно, он был бы очень хорошим священником, если бы только сумел избавиться от столь вредных мыслей. Он говорит, что его всему этому научил отец, плотник. Знаете ли вы плотника по имени Иосиф, который живет в Капернауме и который, вероятно, получил хорошее образование, поскольку он, как мне представляется, прекрасно разбирается в Книгах?
– Плотник! – воскликнул Ебенезер. – Наверняка зелот! Ребенок очень похож на сектанта!
– Если зелоты занимаются расшатыванием устоев, следует выяснить, почему они находят столь благодарных слушателей. Однако ребенок, безусловно, не осознает, что говорит. Иначе он пришел бы не сюда, особенно если хочет стать священником. Его рекомендовал нам Иосиф Аримафейский, чей сын стоит справа от вас и, вероятно, тоже впоследствии станет членом Синедриона. Очень щекотливое дело. В любом случае, я позвал вас не потому, что возмущен до глубины души, а потому, что ребенок мне кажется чрезвычайно одаренным.
– Но вы согласны, что его образ мыслей пагубный? – спросил Ебенезер.
– Разумеется, разумеется, – согласился Маттафия. – Но неужели мы настолько уязвимы, что нас могут сбить с толку несколько дерзких высказываний ребенка? Я полагаю, что он все же станет очень хорошим священником, если, конечно, получит правильное образование. Однако же, с подобным мы сталкиваемся далеко не каждый день.
– Мы даже не знаем, чист ли он по крови, – сказал Ебенезер.
Ионафан с тревогой вслушивался в их слова, поскольку понимал греческий язык. Иисус тоже начал волноваться. Ему казалось, что в этом долгом разговоре на греческом языке, равно как и в раздраженном тоне Ебенезера, скрывалась неясная, но серьезная угроза. Он уже тайком начал посматривать на дверь, намереваясь спастись бегством, но вернулся левит в сопровождении третьего священника, Годолии. Иисус почувствовал, что попал в западню. Крепкого телосложения, пышущий здоровьем Годолия был намного моложе двух других священников.
– У нас есть проблема? – спросил он слишком громко.
– У нас есть мальчик из Капернаума, который хочет стать священником и считает, что Храм будет разрушен, – саркастически ответил Ебенезер.
– Храм будет разрушен? И кем же? – спокойно спросил Годолия.
– Одним из потомков Давида, – скептически бросил Маттафия.
– И что же вы ответили, братья? Да, разумеется, никто не может причислить себя к прямым потомкам Давида, поскольку после Зоровавеля установить их родословную стало невозможно, – сказал Годолия.
– Поговорите с ним, – предложил Ебенезер.
– Ты думаешь, что Храм будет разрушен, малыш? – отеческим тоном обратился к Иисусу Годолия на арамейском языке.
– Стены Иерихона пали от звука труб Иисуса Навина, – ответил Иисус, весь напрягшись от волнения.
– Иерихон был осажден, малыш, – возразил Годолия. – Но кто же возьмет в осаду Храм? – И, не получив ответа, он почти с вызовом повторил: – Кто же возьмет в осаду Храм?
Этот тон вывел Иисуса из себя. До сих пор он разговаривал с серьезными собеседниками, однако этот был чересчур тщеславным. Он сделал глубокий вздох и сказал:
– Города могут быть осаждены изнутри.
Победоносная улыбка погасла на устах Годолии, зато озарила лица Маттафии и Ебенезера. Годолия наклонился к мальчику и резко спросил:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Разве Господь нуждается в крепости? Разве он нуждается во дворце? Чем выше стены, тем больше врагов. Этот храм представляет собой крепость. В Книгах написано, что все крепости рассыплются в прах и только слава Иеговы останется вечной.
– Все это не имеет ни малейшего смысла! – воскликнул Годолия. – Ты не сможешь стать священником, если говоришь подобные глупости!
Иисус окаменел, охваченный сильной тревогой. Он спрашивал себя, как ему исправить допущенную оплошность.
– Подумай немного, – сказал Годолия, вновь обретя хладнокровие. – Разве можно допустить, чтобы у нас не было Храма? Или, может, мы должны довольствоваться грязной хижиной?
Иисус устал. Он смутился и, разволновавшись еще больше, опустил голову. Да, сам Господь повелел Соломону построить первый Храм. Но этот? Он молчал так долго, что три священника и Ионафан забеспокоились, как бы у мальчика не помутился рассудок. Наконец Иисус поднял голову и спросил:
– Где новый Соломон?
Иисус снова бросил тревожный взгляд на дверь. А там уже собралась толпа. Иисус узнал отца, мать и тех, кто, как он теперь знал, были его братьями. Иосиф первым сделал шаг вперед.
– Где ты был? – жалобно спросил он. – Мы искали тебя по всему Иерусалиму! Почему ты так поступил?
– Вы должны были бы догадаться, что я пойду в дом моего Отца, – ответил Иисус.
Они с ужасом переглянулись.
– Это твой сын? – спросил Ебенезер. – Это ты его учил?
– Да, – сухо ответил Иосиф.
Годолия, нахмурив брови, пристально смотрел на Иосифа.
– Кажется, я узнал тебя, – наконец сказал он. – Не ты ли Иосиф из Давидова племени? Не ты ли Иосиф из Вифлеема, сын Иакова? Не ты ли был здесь священником тринадцать лет назад? Не ты ли работал на строительстве этого Храма? Не ты ли бежал из Иерусалима после казни Александра и Аристовула?
Теперь уже Иисус с удивлением смотрел на отца. Иосиф работал на строительстве этого Храма! Так почему же он хотел, чтобы Храм был разрушен?
– Да, – с вызовом ответил Иосиф.
– Все становится ясным, – сказал Годолия.
– Все и так было ясно, – возразил Иосиф, беря сына за руку и увлекая к двери.
– И все же этот ребенок мог бы стать хорошим учителем для любого священника, – пробормотал Годолия.
Но никто не обратил внимания на его слова.
