Вдалеке показался город, судя по всему, крупный. Иисус спросил у встречного рыболова, как он называется. Это была Антиохия.
Мог ли Рим быть более красивым городом? Антиохия, прославление гармонии и разума! Куда ни кинешь взор, всюду золотистый камень, увенчанные акантовыми побегами колонны, словно пальцы, протянувшиеся к небу, золотистые крыши, притягивавшие к себе свет… Эспланады, портики, храмы, колоннады, мрамор и камни удивительным образом организовывали пространство под переливавшимся золотым светом Сирии. Иисус шел, пока не начал задыхаться. Город был разделен на четыре квартала двумя широкими улицами, пересекавшимися под прямым углом. Улицы были мощеными, а по обе стороны были устроены арочные бордюры. Пестрая толпа осаждала лавки торговцев, подножия статуй были украшены гирляндами, голуби носились в воздухе, словно взмахивало огромное рассыпающееся крыло, теряя блеск и привлекательность, а их перья падали на крыши, плавно скользя по причудливым карнизам, чтобы наконец осесть на кипарисах, олеандрах и балюстрадах. Дети пели, лошади ржали, девушки ходили с открытыми лицами под музыку серебряных колокольчиков, привязанных к щиколоткам. Их пятки, выкрашенные хной, привлекали к себе внимание многих. Ароматы Востока смягчали строгость трех архитектурных орденов: делали более фривольным суровый дорический стиль, придавали поэтичности мужественному ионическому стилю и льнули к угодливому коринфскому стилю. Запахи жареного чеснока, амбры, жасмина, молотого кориандра, прилетавшие ниоткуда и улетавшие в никуда, кружились перед ноздрями статуй и ягодицами матрон, врывались в обмен нескромными любезностями и сопровождали взгляды – а глаза, густо обведенные черным, безбоязненно ловили взгляды голубоглазых жителей Македонии или Скифии, а возможно, и Тюрингии.
Вне всякого сомнения, это был богатый город. Счастливый город. Легкомысленный. И развращенный.
Но почему он сверкал ярче, чем так называемый Город Мира, – именно такое имя носил Иерусалим? Неужели Господь благосклонно относился к этой бурной радости жизни?
Слева возвышался храм Ваала, справа – храм Геркулеса. Ошеломленный Иисус остановился посреди улицы, потом бросился бежать, чтобы не попасть под громыхавшую по мостовой колесницу, запряженную белыми лошадьми с золотой сбруей. Божественная колесница, символ могущества и славы загорелого римлянина, нет, героя в бронзовых доспехах. Иисус очутился перед человеком, сидевшим около своей лавки. Человек тер большой палец правой ноги и курил маленькую трубку из белой глины, набитую коноплей. Он еще не дожил до таких лет, чтобы ему был уготован один из шести совершенно новых гробов, приставленных к стене внутри его лавки. Иисус внимательно посмотрел на него, но человек явно где-то витал.
– Я ищу работу плотника, – сказал наконец Иисус на греческом языке.
У лавочника помимо двух предыдущих занятий появилось третье – он прищурился.
– Сколько времени понадобится тебе, чтобы изготовить еще шесть гробов? – спросил лавочник. – Вчера мой покупатель сделал мне заказ.
– Я могу делать по одному гробу в день. Возможно, по два. Но я ни за что не дотронусь до трупа.
– Я тем более, – откликнулся лавочник. – Я иудей. И продаю гробы, а не услуги. – Он смерил Иисуса оценивающим взглядом. – Нас, иудеев, в Антиохии двести тысяч. Столько же греков, и столько же сирийцев. Но греков умирает больше. Слишком много женщин и вина. Ты пришел сюда ради женщин или ради вина?
– Ни ради женщин, ни ради вина, – улыбаясь, ответил Иисус.
– Значит, ты пришел из-за философов. В Антиохии полно болтунов. Люди, которые полагают, будто мир не был создан раз и навсегда! Словно можно сделать так, чтобы мир не делился на сильных и слабых! О да, они все время болтают! Если бы слова были пылью, мы скоро оказались бы погребенными под ней! Даже наши раввины болтают. Причем тараторят без умолку. Скажу больше: они болтают на греческом языке. Здесь все говорят по-гречески. Возможно, сам Господь говорит по-гречески, откуда мне знать?
Лавочник огорченно взглянул на догоревшую в чашке его трубки коноплю.
– Приходи завтра пораньше, – сказал он. – Придешь?
– Приду.
– У тебя есть деньги, чтобы купить еду? – Лавочник вытащил из кармана монету и протянул ее Иисусу. – Не ходи в бани, иначе завтра ты не сможешь работать, – добавил он, заговорщицки подмигнув.
– Не знаешь ли ты, где можно переночевать? – спросил Иисус.
– Если ты не прочь разделить свои сны с гробами, – ответил лавочник, – можешь возвратиться сюда. Моя лавка всегда открыта, так что тебе достаточно просто толкнуть дверь. Гробы – единственное, что в Антиохии не крадут. Это приносит несчастье, – смеясь, добавил лавочник.
Иисус решил побродить по городу. В маленьком трактирчике он купил круглый хлеб, начиненный бобами и луком, затем, поскольку очень устал, прилег на траву в саду, недалеко от синагоги. Разморенный послеполуденным теплом и ароматом резеды, он уснул. Когда Иисус проснулся, он почувствовал сильную жажду и острую необходимость вымыться. Он напился из фонтана, выполненного в виде дельфина с раскрытым ртом. Что касается бани, он, помня предостережение гробовщика, решил вместо нее отправиться к Оронту, протекавшему в окрестностях Антиохии. И хотя дул довольно резкий ветер и стал накрапывать мелкий дождь и поскольку все-таки стоял уже декабрь и воды Оронта были, вероятно, холодными, Иисус принялся искать дорогу к реке. Он не мог лечь спать с грязной спиной, потными подмышками и покрытыми пылью ногами. У первого же встретившегося человека Иисус спросил, как добраться до реки.
Этот человек лежал под тамариндовым деревом. Он был худым, неопределенного возраста. Когда Иисус направился к человеку, ему почудилось, будто тот разговаривает сам с собой. Однако подобная причуда не могла помешать незнакомцу подсказать Иисусу самую короткую дорогу к Оронту. Но едва Иисус подошел к человеку ближе, тот стал выкрикивать хорошо поставленным, вероятно, благодаря многочисленным упражнениям в пении, голосом:
– Душа бессмертна, ибо она не твоя, а принадлежит судьбе! Когда тело освобождается от всех связей с этим миром, словно лошадь, сбросившая всадника, она устремляется ввысь, проклиная тягостное и недостойное рабство жизни, которая наконец завершилась! Но тебе, пока еще живущему, до этого нет дела! Ты поверишь моим словам только тогда, когда у тебя уже не будет возможности верить или сомневаться! Ибо, пока ты принадлежишь к царству живых, ты холишь и лелеешь свою оболочку…
Иисусу показалось, что человек смотрит прямо на него.
– Ты обращаешься ко мне? – спросил удивленный Иисус.
– Я обращаюсь ко всем людям, следовательно, и к тебе тоже, поскольку ты здесь, сын человеческий, – ответил незнакомец, не меняя позы. – Ты подошел ко мне, и слова вырвались из моего сердца!
Человек был возбужден, глаза его лихорадочно блестели.
– Я подошел к тебе, чтобы спросить дорогу к Оронту.
Незнакомец пристально посмотрел на Иисуса. Он долго не сводил с него глаз. Иисус подумал, что имеет дело с сумасшедшим. Однако что-то подсказывало ему, что если этот человек и был сумасшедшим, то вполне безобидным.
– Что ты собираешься делать с Тифоном? – крикнул человек. – Ты намерен найти в воде Дракона, поскольку твоя последняя связь с жизнью оборвалась?
– Право же, сын человеческий! – нетерпеливо воскликнул Иисус. – Я просто хочу искупаться. Да и вообще, кто они такие, эти твои Тифон и Дракон?
– Чужеземец, – сказал человек, саркастически улыбаясь. – Это другие названия Оронта. Названия, достойные этой дьявольской реки. Едва ты ступишь в воду, как десять тысяч змей, спрятавшиеся в водоворотах, схватят тебя и потащат в ад! Купаться в Оронте! Как ты думаешь, почему у нас есть публичные бани?
– Они пользуются дурной репутацией, – возразил Иисус.
– Они этого заслуживают. Но неужели твоя плоть настолько слаба, что ты не сумеешь устоять перед сладострастием? Разве сильный дух – а дух у тебя сильный, я это вижу по твоим глазам, – разве, повторяю, сильный дух может развлекаться, глядя на то, что люди делают со своими телами? Ответь мне! Я знаю только один способ, как обращаться со своим телом в обществе других тел, но подлинное искушение заключается в бесконечно разнообразных методах использования своего духа!
