– Что-то с моими?
– Исидор.
Он вскочил и встал перед ней.
– Когда?
– Вчера похоронили.
Грудь Жака содрогнулась от рыдания. Он рыдал стоя. Плачущий мужчина всегда приводит в смятение тех, кто рядом, ведь мир отказывает ему в праве на слезы. Она обняла его.
– Я разбил ему сердце, – сказал Жак.
Он прижал Жанну к себе. Она боролась с чувством вины. Из-за нее он ушел из семьи. Но разве семья должна быть темницей? Теперь он тихо плакал. Она гладила его по голове.
– Как ты узнала? – спросил он, обнимая Жанну.
– Пришла Абигейл. Она чувствует себя потерянной без тебя. Я сказала, что извещу тебя, как только ты вернешься.
– Мне нужно пойти туда! – воскликнул он.
– Сейчас десять вечера, Жак. Конечно же, они оба спят, и она и Йозеф…
– Ты знаешь имя моего брата?
– Я сказала Абигейл, что считаю ее своей младшей сестрой. Ты сходишь туда завтра.
Он пошатнулся, словно оглушенный.
– Жанна…
– Иди спать.
Он рухнул на кровать без сил, держа Жанну за руку.
На рассвете он ушел и вернулся только вечером, совершенно измученный. Он повидался с сестрой и братом прежде, чем отнести кредитные документы Шевалье. Когда при виде его Франсуа запрыгал от радости, он залился слезами.
– Почему ты плачешь? – спросил Франсуа.
Вместо ответа он прижал мальчика к себе. Жанна и кормилица смотрели на них. Они думали об одном и том же. Оба – и Жак и Франсуа – были сиротами. А они были их матерями.
Когда кормилица увела Франсуа спать, Жак повернулся к Жанне:
– Ты не рассердишься, если я попрошу тебя…
Он не договорил.
– Ты хорошо знаешь, – сказала она, – что я буду рада им от всего сердца. Мне тоже нужна семья, Жак. У меня никогда не было сестры, и я в некотором смысле потеряла брата. И я люблю тебя.
– Без отца их дом стал каким-то зловещим, – объяснил Жак.
Улицы были почти пустынны, и никто не заметил двух молодых евреев в плащах с нашивкой.
Кроме кормилицы. Жанна отвела ее в сторонку, когда дрожащие молодые люди вошли в дом. Но не только Жанна умела обрывать на полуслове.
– Кормилица…
– Хозяйка, вы добрая христианка, вот и все, что мне нужно знать. Я говорю понятно?
Они обнялись.
Никогда еще на улице Бюшри не было столько народу за столом: шесть человек.
Жанна наблюдала за Йозефом: никогда она не видела такого серьезного юношу. И такого красивого. Он казался ей чуть ли не ангелом. Его тонкое бледное лицо выглядело бесплотным. Он бесконечно долго медлил с первой ложкой супа. Все поняли: пища была некошерной. Напряжение стало невыносимым. В конце концов Абигейл приказала ему есть. Он взглянул на Жанну. И быть может, прочел в ее глазах тревогу и нежную заботу. Жак держался крайне напряженно.
– Значит, я тоже? – спросил Йозеф.
За столом установилась необыкновенная тишина. Жанна, Жак, кормилица и Абигейл замерли, словно завороженные. Йозеф зачерпнул ложкой суп с салом и поднес ко рту. Потом обежал всех взглядом, который никто не смог бы описать: ирония смешивалась в нем со смирением и одновременно веселым вызовом.
Франсуа ничего не понимал.
Перед тем как попрощаться и подняться наверх вместе с сестрой, Йозеф подошел к Жанне и взял ее за руку.
– Отныне это ваш дом, Йозеф.
Вместо ответа он поцеловал ей руку. Потом повернулся к Жаку, обнял его и заплакал. Жанна оставила их одних.
7 Апрель в голубом наряде
«Мы, Карл Седьмой, король Франции…' Королевская печать на веленевой бумаге сверкала в пламени свечей.
