– В пустом амбаре.
– Но чем же ты питаешься?
– Мне мало нужно, ты же знаешь. Твоего ужина вполне достаточно. Графиня отдала мне драгоценности матери: продав их, я смог приехать сюда и купить кое-что из одежды.
Она внезапно поняла, что у Франца Эккарта нет средств к существованию и он целиком зависит от кошелька Франсуа, а тот в последнее время не часто развязывал его ради своего младшего сына. Она подавила искушение немедля раскрыть свой – из опасения обидеть молодого человека.
– Значит, ты окончательно расстался с Гольхеймом? – спросила она.
– Главное, что я оставил там своего единственного друга, монаха. И книги.
– И лиса.
– И лиса, – согласился он, и в глазах его блеснул насмешливый огонек.
– Но что же ты собираешься делать?
– Господи, Жанна, – ответил он с улыбкой, – голод мне не грозит. Поскольку сейчас жарко, я могу мыться и спать, не страдая от холода. Полагаю, в Страсбурге найдется несколько бюргеров, которые пожелают обучить своих детей начаткам арифметики, латыни, астрономии или философии. Это обеспечит мне сносное существование. Я не в такой нужде, как ты.
– Я в нужде? – удивленно переспросила она.
– Я бы сказал, что ты лишилась почти всего.
Она ожидала объяснений.
– Жозеф покинул тебя. Франсуа и Жак Адальберт целиком поглощены печатней, а небольшой вечерний досуг посвящают женам. Деодат, если я правильно понял, пойдет по стопам Жозефа и будет много путешествовать. Тебе остается лишь общество Фредерики и маленького Жозефа.
Он не сказал «моего сына». Во всяком случае, удержался от этого, впервые заговорив о нем.
– И печаль, – добавил он.
Она была поражена ясностью его выводов. Фактически она теперь одна, хотя всю жизнь без устали трудилась во имя процветания большой семьи. Действительно, она нуждалась в моральной поддержке.
– Я об этом не думала, – призналась она. – И ты приехал, чтобы скрасить мне одиночество, так?
– Я приехал, потому что мне захотелось приехать, – ответил он, поднявшись.
Юноша стал расхаживать по комнате и остановился перед портретами Об и Деодата, написанными некогда покровителем Жоашена, Местралем, в Анжере: они висели по обе стороны роскошного испанского сундука на ножках, открывавшегося спереди и сверху. Некоторое время он молча смотрел на них.
– Франц Эккарт, – сказала она, – у меня большой дом. В нем несколько этажей. Моя спальня на этом, кормилица с Жозефом спят на верхнем. Два остаются незанятыми. Глупо ночевать в амбаре, когда здесь полно места.
Жанна тут же осознала необычность ситуации: она будет жить с отцом и сыном, каждый из которых носит не свое имя. Но поступить иначе не могла. Прежде всего, по доброте, но также из гордости, поскольку не подобало юноше, считавшемуся ее внуком, спать в амбаре. Франц Эккарт был членом клана несмотря ни на что. Наконец, существовала и третья причина, но настолько неясная, что ей пока не хотелось копаться в этом. Просто она нуждалась в том, чтобы кто-то был рядом, точнее говоря, чтобы рядом был Франц Эккарт.
– Ты мог бы научить кое-чему из своих познаний Жозефа. Твоего сына.
Он задержал на ней взгляд.
– Я счастлив, что ты мне это предлагаешь, – ответил он, наконец. – Но не хочу у тебя жить из милости.
– Милость тут ни при чем, – возразила она.
– Я не уверен, что Франсуа будет счастлив.
С присущей ему проницательностью он чувствовал сдержанность, чтобы не сказать холодность того, кто считался его отцом. После смерти Об Франсуа не доверял Францу Эккарту.
– Я не обязана давать отчет Франсуа, – ответила она. – Ступай за своими вещами и возвращайся.
Франсуа быстро понял, что произошло. В тот же вечер он спросил Жанну, можно ли ему прийти на ужин, поскольку Одиль нездоровится.
Увидев Франца Эккарта за столом, он спросил:
– Ты, значит, не вернешься в Гольхейм?
– В Гольхейме больше никого нет, – ответила Жанна. – Франц Эккарт будет жить здесь.
На лице Франсуа тут же появилось недовольное выражение.
– Похоже, новость тебя не радует, – сказал Франц Эккарт.
– Нет, после того, что случилось с Об… После того, что ты сделал с Об… Ты считаешь меня дураком?
– Что же я сделал с Об?
– Ты соблазнил свою тетку! – гневно воскликнул Франсуа. – Неужели у тебя нет никаких понятий о благопристойности?
В зале воцарилось предгрозовое молчание.
– Франц Эккарт не племянник Об, – спокойно произнесла Жанна. – Между ними нет кровного родства.
Ошеломленный Франсуа положил ложку.
– Об была моей сводной сестрой… – начал он.
– Франц Эккарт не твой сын, – объявила Жанна все тем же спокойным тоном. – Я не говорила тебе этого, пока была жива Софи-Маргерит, чтобы сохранить твой семейный очаг. Впрочем, ты об этом догадывался и сам мне об этом сказал.
Оглушенный Франсуа откинулся на спинку стула. Он смотрел на Франца Эккарта, сохранявшего бесстрастный вид.
– Но ты все же соблазнил ее! – произнес он с угрозой, выставив вперед подбородок и сжав в руке нож.
– Я не знаю, что означает соблазнить, – ответил Франц Эккарт. – Посреди ночи, когда ты спишь глубоким сном, к тебе в постель ложится девушка в ночной рубашке… если это называется соблазнить, тогда признаю: да, я соблазнил Об.
– Что?
– Ешь, не лишай себя ужина из-за того, что уже поправить нельзя, – сказала Жанна сыну.
Потрясенный Франсуа лишь покачал головой.
– Почему ты мне ничего не сказала об этом раньше? – спросил он у матери.
– Потому что твою реакцию легко было предвидеть, и ни я, ни Жозеф не желали подобной сцены, мы и без того были убиты горем.
– Об любила меня, и я любил Об, – медленно произнес Франц Эккарт, – но если кто и был соблазнен, так это я.
Франсуа стал теребить волосы.
– Что же произошло той ночью? – спросил он.
– Не знаю. Я работал с Дитером, моим другом-монахом. Никто не ожидал, что она придет. Но она все- таки вышла из спальни, а потом из замка. Наверное, ночью она увидела что-то, напугавшее ее.
– Стало быть, маленький Жозеф – твой сын? – спросил Франсуа.
Франц Эккарт кивнул.
– И поэтому ты вернулся?
– Нет, – возразил молодой человек. – Не только поэтому. Я вернулся из-за Жанны. Потому что она теперь одна. Потому что она не просто носит фамилию л'Эстуаль, но и во лбу у нее горит звезда.
Он налил вина в бокал Франсуа.
– В мире есть другие реальности, не похожие на ту, что видишь, – сказал он. – То, что ты принял за кровосмешение, было чистым и сильным взаимным влечением, без малейшего намека на инцест. И нет здесь ни преступника, ни жертвы.
– Зато есть ребенок, будущее которого нельзя омрачать подобными ссорами, – добавила Жанна.
Наступила долгая пауза. Франсуа задумчиво жевал что-то, стараясь осмыслить услышанное.
