— Вот и мне помоги. Девичник, бля. Обеих выгоню. — Слова о слабоволии Грабора задели, он не понимал природы девичьих поступков. Чем я их обидел? — Он быстро парировал. — Тебе тоже нельзя, у тебя менструация, — он нашел самое обидное объяснение.
— А ты действительно выгони нас, — согласилась Лиза. — Там как раз похолодало.
ФРАГМЕНТ 58
Грабор поморгал глазами, ушел к себе на тюфяк. «Мне Майкл денег дал…» Приживалки. Свернувшись на своем матрасе, найденном когда-то ночью на улице, он закрыл руками лицо, стал массировать пальцами брови, зажал глаза. Человек — удивительно сильное создание, решил он. Всю жизнь можно перевести в литры, в количество баб, государств, преступлений — это и есть путешествие за самый край, поздравим себя. Он пытался себя успокоить: слишком пугали его тошнота и тахикардия. На черта кому нужен такой опыт, думал он. Каждый должен иметь свою собственную трагедию: только трагедия дарит краски существованию; нет, это не абстинентный синдром, это самые настоящие упражнения гедонизма, стремление к наслаждению, — я и сейчас в состоянии блаженства. Только бы не склеить ласты. Он улыбнулся своим мыслям, крупица истины плутала среди них, но истина эта была ему неинтересна.
Почему бы этим мандавохам не принести мне шампанского? Покорный мужчина, развлекаю их, работаю как проклятый, фотографирую их красоту, прислуживаю. Девицы в комнате смеялись. Когда Грабор вернулся туда — увидел, что они усадили за стол обоих президентов: фотографировать Грабору больше не хотелось. И вообще к нему могли зацепиться за распространение порнографии.
— Я из Вашингтона один раз привез сувенирные деньги, — сказал он, кивнув в сторону Джорджа Буша. — Большие неразрезанные листы. ФБР приехало через неделю. Леня Мац сфотографировал меня с ножницами, а бабы из ателье тут же настучали.
— Ты к тому же фальшивомонетчик, — торжественно произнесла Лиза. — Я знаю, зачем ты пришел. Хочешь чая с ирисками?
Грабору их ликование не нравилось все больше и больше. Что-то было в этом нездоровое, какая-то мерзость, схожая с дедовщиной в армии. Лизонька точно знала, что Грабору нужно сейчас опохмелиться: она чувствовала свою власть над ним и балдела от того, что впервые в жизни ее получила. Вчерашняя «измена», «небеременность», пренебрежительное отношение на людях — Лиза всегда могла найти, за что Грабору стоит отомстить. Он не хотел включаться в «войну полов». Грабор подошел к Ребекке, погладил ее волосы: густые, черные, они вполне могли бы заменять ей одежду, отрасти она их немного длиннее.
— Святая Инесса, — прокомментировал он свое чувство. — Ее отдали на поругание толпы… Какой-то испанец написал… Прикрытую косматой гривой. У меня друг по училищу ее очень любил. Буквально дрочил на нее. Сейчас преподает латынь в Казахстане. Расстраивается, что студенты все время пукают. Святой человек. Говорит, казахи — пародия на людей. Неприлично, да?
ФРАГМЕНТ 59
Вошли Лопатины, без стука и с хохотом. Привели Олега поглядеть на президентов и на Граборову невесту. Несколько секунд тыкали пальцами в манекены, не обращая внимания на женщин, потом спросили, где хозяин. Лизонька, не отвечая, махнула в сторону спальни.
— Что? — Василий Иванович тут же прошел к Грабору и с удовольствием обнаружил его читающим газету.
— Ну как? — спросил Василий.
— Вот так, — ответил Грабор. — Хоть бы цветов принесли. Они же женщины, слабые существа. Мы тут организуем садоводческое объединение «Частокол».
— Я про таких слабых существ много что знаю. — Василий вытер пот со лба. — Шкуры. Они и тебя вычислят. Я вижу. — Он осекся. — А вторая кто такая?
— Живет внизу, собутыльница, соседка, — Грабор поднялся. — Променял я тебя, дорогой друг, на баб. Такая вот беда. Я с ее мужем один раз играл в карты… Он карточный шулер…
— Проиграл?
Рост Василия был чуть ниже потолка комнаты, где-то вверху маячило его большое красное лицо в обрамлении вьющихся рыжих волос: локоны, ниспадающие на другие локоны, двойной подбородок, говорящий скорей не о бессилии и бездействии, а о любви к пиву. Если Большого Васа перекрасить, то он мог бы сойти за элегантного негра.
— Когда у меня мать померла, — сказал он, — мы катались к ней на могилу на мотоциклах. У меня был «Козел», и у друга тоже был «Козел». Нормальный завод, хороший мотоцикл… Ты в курсе?
— У меня был «Урал», с коляской. Мы в ней свинью возили для устрашения публики. Извини, просто вспомнилось. Ты будь с Лизой повежливее. У нее погибли дети, муж и все такое. Она очень сильная женщина. Представляешь, два мальчика-близнеца, год и шесть месяцев.
Василий хлебнул шампанского из маленькой фарфоровой чашки.
— Ты богатый. «Урал» — мощный мотоцикл. А я на «Козле» сбил одного мудака, обернулся, посмотрел и оставил лежать в канаве. Наверно, до смерти сбил. Отец мой расстроился. Я ехал на могилу к матери! Но он пьяный был. Безукоризненно пьяный… Жаль… Нет, неправда! — Васька высоко вздрогнул. — Он выжил! Я же с ним встречался, он сейчас банком заведует. Я в русской газете читал.
Грабор не отвечал, икал, радовался приходу друга. Василий вспомнил.
— Эти шкуры тебя со свету сживут. Меня жена обманула, и тебя обманет. Они обдерут тебя, как липку. Проще жить с проститутками. У них нет иллюзий.
В комнату вошел брат Василия, Андрей: приземистый, тяжелый, он сегодня с трудом переставлял ноги, так же трудно, как слова.
— Они говорят, что ты сегодня не пьешь. Мне не верится. Где ты эту Ребекку подцепил? Познакомь, а то они там сильно кочевряжатся. Лизка — твоя баба, правильно? Она тебе вот шампанского передала. — Андрюша протянул свою чашку.
Грабор взял чашку, понюхал и вернул обратно.
— У нее золотое сердце. Скажи ей, что я не хочу.
— И все-таки, Грабор, чё ты тут лежишь? Вчера твою машину просрали, магазин накрывается, Алекс в тюрьме. Чё ты тут лежишь? Поехали за Попом, мы забираем его сегодня. Ты был в тюрьме хоть раз? Чё ты лежишь? Ты не понимаешь, что нам всем теперь очень плохо? Что нам все хуже и хуже… Хочешь, косяк набью? Я не курю, но ты почувствуй…
Василий обнял брата, разница в возрасте почему-то отметилась в их росте: то ли разные продукты ели, то ли разное видели во сне.
— Тут во чё случилось. Бартенов турку из овощной лавки палец сломал. Его Тулио научил какому-то вьетнамскому приемчику. Для самообороны. Поп тут же пошел к турку в магазин и сломал ему указательный палец, натурально сломал. Уже гипсом обмотали.
— Он же в полиции, — удивился Грабор.
— Так это еще до полиции… Ахмед… это… собирается в суд на него подавать. Чё ты тут лежишь? — опять заволновался Андрей. — Идет война. Тебе на все плевать. — Андрюша вспомнил и об этом, начал шарить по карманам. — Это, может быть, последняя война на земле. Ты смотришь телевизор? Америка бомбит и кладет свой прибор на Россию, на славянский в общем-то народ. Костя с Тулио уже собирают добровольцев, а твои бабы пьют шампанское. Вот это и есть бардак.
— Выключи свет. Я не хочу на войну. Не умею.
Андрей посмотрел на брата, тот отрицательно покачал головой, отодвинул стул, сбросил с него одежду:
— Грабор, они продолжают бомбить. До победного. По самому центру Белграда. Уже четвертый день. А мы тут катаемся себе на автомобилях. Может, взорвем чего? Говорят, что они дружественный народ.
