строгие дома, деревья, приличные возле деревьев люди. Грабор зашел за аспирином, долго маялся у прилавка, смотрел на девушку у кассы. Она разговаривала с покупательницей по телефону и делала физиономии в окружающую среду. Она угостила его конфеткой длинного образца на время разговора. Грабор кивнул, положил конфетку на место и взял сушеную колбаску.
Девочка согласилась.
Он прислушался к разговору и услышал скрежещущий голос Мэри Питерс, пробивающий телефонную трубку.
— Домой. Мне нужно голубую капсулу. И Лидию. Срочно. Таблет «Тайленоль» и шампу-у «Нитоваль», — говорила она с прозрачно-синим акцентом. — Меня окружают тараканы, мужчины. Майкл на работе? Я доверяю только ему. Он от Лидии? Если его нет дома, то мне только «Нитоваль». И шампу-у-у. Я не могу пройти на кухню. Это Лидия? Меня зовут Мэри Питерс, я ничего не слышу. Блю капсул. Спасибо, Лидия. Блю капсул. Блю. Шампу-у «Низоваль» и таблет «Тайленоль». Доннер Веттер!
— Она сейчас придет, — подмигнула продавщица Грабору, у нее торчал гвоздик в мочке уха. — Зовут Мэри Питерс. Только что из психушки. Майкла уволили год назад. Блю капсуль. Она живет через дорогу.
Грабор забрал бутылочку с аспирином, кивнул, вышел на улицу, сел за руль, мрачный, как ночной филин.
— Блю капсуль, — сказал Грабор Лизоньке, чтобы та проснулась. Он показал ей сгорбленную старушку в сатиновых штанах, матроской тельняшке и голубой шляпе. Солнцезащитные очки в пластиковой белой оправе были фиолетовы. Красные спортивные тапочки затягивались белыми шнурками на лодыжках.
Она шла в сторону универсама, и Грабор осторожно двинулся с места следом за ней, пока не приблизился бампером к ее заднице на расстояние миллиметра. Он довел ее, соблюдая дистанцию до самой двери магазина; она обернулась, но не придала этому значения.
Мэри Питерс прошла в магазин за покупками, вышла обратно с четвертинкой арбуза в руках и побрела туда, где меньше толпятся люди. Они дождались ее возвращения. Толстая хищно раздувала ноздри и грызла женский карандаш. Двинулись за ней следом. Пожилая женщина шла и принюхивалась к арбузу сквозь пластик; вдруг обернулась, занервничала. Подошла к их машине, облокотилась на стойку раскрытого окна, спросила:
— Почему?
Лизонька включила радио:
Женщина согласилась, у нее было доброе сердце. Песня ей понравилась, она слышала ее ранее. Она не стала переходить на тротуар, хотя сделать это было проще, а пошла по проезжей части: в гору. Мэри Питерс поднималась на асфальтовую гору, и Грабор с предельным цинизмом плелся за нею вслед — не свистя, не сигналя. Они одолели первую вершину и завернули налево, подальше от океана — там начиналась пристань, Рыбачья Гавань с прогулочными мостками, где жертва могла стать неуязвимой. Питерс передвигалась и не думала ни о чем; арбуз в целлофановом пакете колотился о ее колено.
— Let ma people go!
Мэри шла туда, где есть тень, под деревья. Грабор сделал предупредительный гудок, повернул старушку налево вновь, и они пошли вниз по параллельной улице. Бедная женщина постоянно слушала работу автомобильного двигателя у себя за спиной; теперь к нему прибавился скрип истертых тормозных колодок. Она не оборачивалась. Грабор уже думал угостить ее пивом. Питерс оказалась правильная, кристальная.
— Почему ты так себя ведешь? — спросила Лиза беззаботно. — Америка тебя вскормила, — прикрыла рот рукой, чтобы не засмеяться.
— Поэтому и делаю. В конце концов кто из нас «Только что женился»? Мы или твоя Питерс? Блю капсуль? So let us all in God…
Он обогнал бабушку, приветливо кашлянул и пристроился за школьным автобусом, развозящим по домам детей. Автобус шел медленно, останавливался почти у каждого дома и вывешивал знак «стоп» для остальных машин, чтобы выпустить наружу очередного молодого подонка. Первыми вышли два ребенка в одинаковых кепках и одинаково широких штанах, хорошие стриженые ребятишки. Грабор глядел им вслед, восторженно улыбаясь. Мальчики в школе поменялись носками и ботинками разных цветов и фасонов. Они уже забыли о своей шутке: тем более очаровательно.
— Ты невнимательная девочка, — сказал он Лизе. — Сейчас начнется главное.
— Что ты вообще делаешь? Ты садист? Идиот? Что ты делаешь?
— Я соблюдаю правила дорожного движения, Лиза. Я в отличие от тебя не трахаю чужих жен на их свадьбах.
— Какой утонченный.
— Смотри, сучка, какая штучка. Ты сейчас кончишь.
Из автобуса одна за другой стали выпрыгивать девочки из спортивного кордебалета: горластые, зубастые, со спичечными титьками, с голыми пупками, короткоюбчатые, с бритыми рельефными ляжками и главное: все в одинаковой ярко-малиновой форме и таких же ярко-малиновых трусах, скрывающих контрасты сексуальности. Они подбежали к их машине и начали колотить ее пластмассовыми цветами.
— Тили-тесто, жених и невеста.
Они прыгали вокруг, словно были приглашены на их праздник. Двое в машине старчески улыбались.
— Твои младенцы, — сказал Грабор. — Украсть кого-нибудь? Скажешь потом, что я это нарочно придумал.
— Я тебя совсем не хочу. Извращенец. Что ты делаешь со мной? Я знаю их на вкус. Каждую штрипку, каждую пипку. Вези меня в койку, придурок…
Толстая размякла, осоловела, начала жаться, тереться, пытаясь выскользнуть из своих жестких одежд.
ФРАГМЕНТ 45
В офисе авиалиний работал приветливый потный низкорослый египтянин. Он посылал факсы, вставая на деревянную подставку, придвинутую к нагроможденью канцелярских столов. Он яростно обрадовался, увидев Лизу; Грабор пожал ему руку и отказался покупать билеты. Египет он любил понаслышке.
— Мы доедем на машине. Хорошая шведская машина. Если колесо не отвалилось — не отвалится никогда. Я намерен соблюдать все правила дорожного движения.
ФРАГМЕНТ 46
