Когда все выскочили на улицу, Михаил мельком подумал, что Леща в хранилище не было. Ларди Тоду путался в своем длинном плаще и тревожно посматривал на небо. По лоснящейся его спине тяжко и неловко хлопал огнемет. Корчидон страшно ругался позади всех и не расставался с оружием, душераздирающе грохоча цепями. А потом они долго тряслись в машине, взлетая на мостовые, тротуары, мчась по темным полукруглым аркам. Корчидон прижимал пулемет коленями, ехать было неловко, руль постоянно норовил вырваться из рук, и машина начинала двигаться по синусоиде, ударяясь бортами и. высекая искры о черные грязные стены. За окнами мелькали мертвые желтые колодцы дворов. Кричали совсем близко. Корчидон, срезая угол, свернул во двор, и скоро они вывернули на Главную улицу.
На улицах была грязь и вода. На стенах домов темнели потеки, на перекрестках пусто и равнодушно горбились светофоры. Грузовик в очередной раз предательски вильнул в сторону, и Михаил почувствовал, как машина вздрогнула, что-то ржавое и угловатое налетело спереди, заслонив мир, а когда перекатилось через крышу, мир странно искажался густой сетью трещин, ползущих от угла по стеклу. Михаил выглянул в зеркало заднего вида и увидел трясущееся изображение домов и дороги, по которой с громом кувыркались пустые мусорные баки разбитого штабеля. Корчидон свернул влево и едва не сбил Леща, перебегающего дорогу. Отчаянно взвизгнули тормоза.
Хлопнув дверьми, они соскочили на дорогу. Сзади подбежал Лещь. На него было жалко смотреть. Как тогда, около арки, он был в каком-то трансе, дергал всех за локти и умолял уходить отсюда. В глазах его светились ужас и отчаяние.
Михаил посмотрел вперед и увидел, что дорога покрыта сантиметровым слоем красноватой пыли, словно здесь долго и усердно перетирали в порошок кирпичи. Эта же пыль мягко и неподвижно лежала на тротуаре, на карнизах окон, в толстых червивых трещинах на стенах. Даже широкая, как экран стереовизора, витрина магазина была покрыта тем же розоватым налетом. И это почему-то невероятно пугало Леща, который жался к перекрестку и трясущимся голосом умолял всех уйти и забрать его. Никто ничего не понимал, все стояли и чего-то ждали.
Лещь всхлипнул. Корчидон вдруг размахнулся и врезал ему звонкую пощечину. Лещь легко, как перышко, отлетел к грузовику, ударился плечом об исковерканную решетку и смятое крыло и схватился за щеку.
— Успокоился? — быстро спросил Корчидон, посмотрел на ладонь и зачем-то вытер о волосатые сапоги.
Лещь тряхнул головой, приходя в себя, посмотрел на дорогу и снова стал безумным и растерянным.
Пыль пришла в движение. Было очень странно видеть, как противоположный край сплошного красного пятна стал медленно подниматься, словно быстро испаряющаяся жидкость, образуя множество едва различимых тонких нитей. Когда первый слой поднялся на достаточную высоту, за ним последовал второй, третий… Пятно пыли очень медленно превращалось в красное, как над марсианскими сопками, облачко тумана. По принципу домино, жуткой волной порошок испарялся, сгущаясь над дорогой и увлекая за собой все новые и новые частицы пыли. Облако, клубясь, подплыло к обомлевшим людям поближе и стало оседать на асфальт в десяти метрах от них.
Когда пыль ровным слоем улеглась на дороге, Корчидон, не оборачиваясь, нервно пробормотал:
— Мне это все не нравится. Мне это очень все не нравится.
Все стояли в жуткой, поразительной тишине и смотрели на феномен. Феномен не шевелился.
— Да это просто ветер, — предположил Яран. Михаил впервые почувствовал в нем растерянность. — Обычная кирпичная крошка, пыль…
— Я стоял здесь, — злобно сказал Лещь. — Я ничего не видел. Я даже не почувствовал. А когда обернулся, она была около ног и тянулась ко мне. Вы понимаете?! Тянулась!
— Перестань орать, — мрачно сказал Корчидон, не глядя на него. — Как вы все обожаете орать.
— Ой! — громко сказал Ларди Тоду.
Пыль снова стала подниматься к карнизам верхних этажей, подобралась, перелетела еще ближе и стала опускаться прямо на них. Они попятились к перекрестку, Михаил схватил застывшего Леща за локоть и увлек за собой. Облако распалось на отдельные части и разлеглось большими красными пятнами на дороге, на полупустых опрокинутых баках, на капоте и крыше грузовика. Корчидон злорадно сплюнул.
— Деорганика, — сказал обычным голосом Яран. — Мельчайшие микроорганизмы. Как ты думаешь, Миша?
Делать твоему Мише больше нечего, разозлившись, подумал Михаил. Как будто для Миши это в порядке вещей — рассуждать тут про микроорганизмы. Михаилу всегда казалось, что за несколько лет работы Искателем у него должен был выработаться хоть какой-то иммунитет ко всякого рода неожиданностям. Ведь за всю работу каждому звездолетчику приходится видеть столько всяких фантасмагорий, что пора бы обзавестись хоть какой-нибудь, пускай самой завалящей железкой в характере. Чтобы не дернуться в сторону, когда на тебя с ревом прет болотный рогач, чтобы не заорать истерично при виде марсианской креветки, раздирающей в голодной хватке органический корпус метеостанции. Чтобы быть Искателем, нужно всегда иметь резерв, и самое главное — железные нервы…
Его прервал окрик Корчидона. Михаил встрепенулся и огляделся. Пыль снова сворачивалась в тугое розовое облако. Тогда Корчидон стащил с плеча пулемет, обхватил широкой ладонью рубчатые стволы и щелкнул затвором. Длинное раскатистое «ду-ду-ду-ду-ду» вспороло послеобеденную тишину, больно отозвавшись в ушах. Очередь внахлест ударила по дороге, высекая искры, взметая крошечные розовые клубочки, вздымая столбики воды в лужах, протянулась до тротуара, где стоял магазин. Витрина треснула и с длинным дребезгом высыпалась внутрь. Пыль вдруг вся подскочила вверх, как дым пожара, и потянулась к Корчидону. Корчидон судорожно метался дулом по темному промежутку между домами, пулемет натужно стучал и дергался, пробивая насквозь неприступную пыль, призрачно рвался сноп пламени. Со звоном выпадали окна, отлетала штукатурка, обнажая извилистые ходы, из которых визжа сыпались скользкие мохоеды. А потом розовое облако кувыркнулось в последний раз, затряслись в призрачном хохоте несколько теней, и облако исчезло.
Все стояли в оцепенении и дико озирались. Только Яран обычным кошачьими глазами смотрел на товарищей и, казалось, не понимал, по поводу чего они беспокоятся.
— Кажется, обошлось, — произнес Лещь.
— Все живы? — странным голосом спросил Корчидон, подозрительно оглядывая карнизы крыш.
— Все.
— Ну и ладно.
Он первым подошел к грузовику, лязгая цепями, отбросил дымящийся пулемет с пустым магазином и уткнулся лицом в рукава, сложив руки на капоте. Со стороны это выглядело жутковато: странно сгорбленная фигура, высоко поднятый воротник, отчего казалось, что у фигуры нет головы, дикие и нелепые рыжеволосые сапоги с когтями, розовые блики на оковах, машине и пулемете у тротуара, и все это посреди широкой пустынной улицы и широкой пустынной тишины.
В полном молчании они ехали обратно. Корчидон не гнал вперед с лихим скрежетом покрышек по мокрому асфальту, азартным взглядом, блуждающим по дороге. Грузовик расхлябанно и вяло трясся, равнодушно скрипя амортизаторами, и казалось, вот-вот развалится.
Около Библиотеки они насторожились. Где-то в конце правого крыла быстро испарялся над крышей розовый туман, и едва заметно вздрагивала земля. На часовой башне тускло светился желтый, с зелеными пятнами окислов, медный наконечник с шариком на конце, похожий на шпиль Адмиралтейства. На колоннах темнели потеки ржавчины с крыши. И дверь была распахнута настежь, словно приглашала войти в этот черный прямоугольный зев, ядовито хихикая и потирая руки.
— Земля почему-то дрожит, — произнес Лещь, стуча зубами. Не то от подземных толчков, не то от страха.
Корчидон что-то неопределенно промычал.
— Это, наверное, просто землетрясение, — несмело предположил Михаил.
— Нет, — уверенно сказал Ларди Тоду, спрыгивая с подножки и хлопая дверцей. — Здесь крепкая тысячелетняя платформа.
Земля задрожала еще ощутимее. Послышался отдаленный гул.
