на пришельцев с любопытством поглядывали животные, наверху кто-то заорал и сорвался. На голову посыпался мусор из оторванных веточек и листьев.
Было очень неуютно и неудобно, и Михаил заявил, что
Яран повернул в сторону от озера. Длинная ломкая трава хрустела под ногами и вжималась в мягкий чернозем. Михаил поминутно наступал на чьи-то жесткие хвосты, дергающиеся лапы и щупальца, ему вслед злобно и раздраженно огрызались и шипели. Очень было неприятно чувствовать присутствие посторонних. Вспомнилась поговорка насчет тигра и змеи.
Потом идти стало труднее. Трава впереди нависала мощными широкими листьями, двухметровые стебли практически не сгибались. Михаил вытащил из пластиковых ножен на поясе длинный и страшный охотничий нож, встал первым и принялся за работу. Яростно сверкала и звенела сталь, вонзаясь и брызгая зеленой мякотью, толстые стебли подламывались, как тростник, и мягко падали на землю. Михаил косил долго и настойчиво, медленно продвигаясь вперед, джунгли отступали, но не сдавались, и иногда казалось, что травы впереди становится все больше и больше.
Когда он выдохся, нож взял Яран. Он работал с неменьшим усердием, хотя на плечах по-прежнему висел тяжеленный рюкзак. Потом снова Михаил. Так они чередовались, пока заросли перед ними не расступились и показалась очень чистая и опрятная полянка. Последние стебли рухнули под ноги, Михаил по инерции взмахнул ножом по воздуху, охнул и не удержал. Нож выскользнул из ладони и закачался, впившись в многострадальный ободранный ствол.
Здесь было гораздо больше света, чем там, около озера. Косые розовые лучи проникали сюда сквозь разлапистые вершины и светлыми пятнами лежали на мягком мхе. Голубой туман с озера медленно клубился и оседал. И деревья здесь были совсем другие: необычайно толстые, древние и мудрые, лихо присевшие в пышный мох. Но что-то еще их отличало. Михаил никак не мог понять, а потом догадался, что здесь очень много ветвей, могучие мертвые ветки внизу и заросшие зеленью выше. Кто-то здесь недавно побывал: мерно качались потревоженные оранжевые лианы и сверху сыпался обезьяний хохот.
Михаил присел к упругим корням темно-коричневого стометрового великана и помассировал мышцы правой руки. На ковбойке темнели пропотевшие подмышками пятна и быстро съеживались, испаряясь. Яран освободился от своей ноши, прыжком уселся на ветке и стал быстро забираться наверх.
— Яран, ты куда? — крикнул Михаил и запрокинул голову. Прямо в лицо посыпалась кора. Михаил чертыхнулся.
— Я хочу найти дупло! — издалека отозвался Яран.
— Что?
— Дупло-о!
«Какое еще дупло?» — подумал Михаил.
Наверху шумно завозились, что-то с треском обломилось и считая ветки, полетело вниз, опережая яраново ругательство.
— Ты там поосторожнее, Яран. С высоты гулко донеслось:
— Что ты говоришь?
— Не упади там! — заорал Михаил и осмотрелся.
Здесь было хорошо, вольготно. Прямо под ногами — съедобный и питательный мох. В траве кишмя кишат животные, на верхних ярусах полно дичи. Тенек, прохладно, свежо, все в меру. Прямо рай земной! Только вот это-то и настораживало Михаила. Уж слишком тут спокойно.
Яран раскачался на руках, цепляясь за толстый корявый сук, и удивительно бесшумно спрыгнул. Подошел, сел рядом, задумался.
— Ну как?
— Я добрался только до шестого яруса, — проворковал он. — Их всего двадцать, но дальше я не смог — слишком сильно там все заросло.
— Взял бы нож, — деловито предложил Михаил.
— Дело не в ноже, — вздохнул Яран.
— А в чем? Яран, не тяни резину.
— Какую резину? Объясни.
— Ну… Тянуть резину — это значить… Ну… Медлить, специально долго тянуть время, когда тебя ждут другие.
— А разве время можно растягивать?
— Да я не то хотел сказать. Слово «медлить» тебе понятно?
— Да.
— А «специально медлить»?
— Теперь я тебя понял, — сказал Яран. — Там, наверху, птицы.
— Какие птицы? — не понял Михаил. Он даже забыл, о чем они говорили до этого.
— На шестом ярусе я нашел гнездо, — серьезно сказал Яран. — Большое, метров пять в диаметре. Там лежало десять коконов. — Он быстро повернулся и в упор посмотрел на него. — Десять здоровых коконов, Миша. И мне этого соседства очень не хочется.
Яран говорил серьезно, без дураков. Он выглядел напуганным, но это был не испуг, а скорее озабоченность и беспокойство. Лицо ничего не выражало да и не могло — у Ярана были плохо развиты лицевые мышцы, к тому же мешала корка наростов. Однако Михаил почувствовал гнев на Ярана за его, яранову, чрезмерно развитую чуткость или как это там называется. Ведь он, Михаил, человек, он ведь тоже может о себе позаботиться, ведь у него есть навыки охоты, борьбы с чудовищами, он умеет построить себе жилище, все, чему он учился на Земле, когда собирался стать Искателем. И тут припомнилось множество жизненных моментов, от которых Михаил почувствовал себя свиньей.
Последнее время только Яран и добывает что пожрать, разве что Михаил вчера подстрелил жалкого грызуна. Яран таскает хворост, носит этот рюкзак, Яран ищет дупла на деревьях, чтобы жить (кстати, не только для себя ищет), а я раскис, растекся, как кисель, когда обнаружил, что друг, оказывается, умеет терпеть меня и в любых случаях; у меня есть боль и я с лопнувшими веревками элементарной порядочности кричу об этом, как будто никого вокруг нет и я не умею себя контролировать. Куда исчезает вся наша выдержка, самообладание, ведь днями тренируемся дома и на звездолетах, а беда-то, оказывается, не в этом, а в самом человеке. А Яран наверное догадывается и знает, но просто не подает виду, он что-то понимает, но разве можно понять меня, дурака. Да, Михаил, судьба послала тебе и другу испытание, а друг-то оказался гуманнее тебя. Хочется ругаться и кого-то винить, наорать на него, подлеца, а виноватый — ты сам. До чего же все скверно!
Яран встал, размялся и сказал:
— Однако время идет. Надо еще поискать. Миша, если ты устал…
— Ничего я не устал, — раздраженно сказал Михаил, мысленно избивая себя руками и ногами. — Куда нам идти?
— Наверно, туда. — Яран показал пальцем и взялся было за лямки рюкзака, но Михаил отобрал рюкзак, взвалил себе на плечи и, сгорбившись, пошел в указанном направлении.
Было приятно идти по мху, мох спокойно пружинил и распрямлялся, поднимался вверх по деревьям зелеными потеками и местами был объеден. Скоро Михаил и Яран вышли к горному ручью. Вверху в листве шла полоска неба, там маячили резкие подвижные тени. Ручей мирно и деловито катился зигзагами, вымывая в земле широкие круглые дыры так, что выступали наружу коричневые пласты железняка. На противоположном бережку прыгали длинноносые птицы на тонких ногах, копались клювами в земле и протяжно вскрикивали. Лесные запахи и звуки, покой постепенно заливали бушующее пламя гнева, Михаил медленно остывал, но рюкзак все еще не отпускал.
Деревья шли вдоль берега сплошной стеной, одинаковые, похожие на гигантских шахматных ферзей, на разросшиеся до неузнаваемости дубы, не те трухлявые старички около озера, а здоровые, уходящие на стометровую высоту длинные глыбы, запакованные в грубую толстую шкуру, черную от времени и лесного сумрака. В тесных промежутках, забитых рукастыми корнями и мхом, прятался непролазный мрак и глухая тишина чащобы.
Михаил, разбрызгивая воду, пересек ручей, подошел к окраине чащи вплотную и молча стал пробираться сквозь овражек прохода. Огромные потревоженные корни, толстые, как фонарные столбы,
