человека.
Она не имела права вмешиваться в дела людей, не имела права голоса, мнения, а также ей запрещалось в любом далеком будущем и в настоящем времени — докладывать парламенту и разведке о той информации, которую она получала о противнике и о всяком человеке, если все это шло во вред последним.
Во время войны у женщин проявилась одна любопытная особенность — все, кто был ранен, терял интерес к войне и обращался к семье, детям и с удовольствием занимался воспитанием малышей, тогда как юные девчонки наоборот — мечтали о боях и сражениях.
Матери планеты — в данном случае парламент — прекрасно понимали, что следующая затяжная война может погубить цивилизацию, если им не удастся в течении нескольких лет уничтожить противника. Для этого нужны были армии и металл.
Во время войны все возможные ресурсы были истощены.
К далеким звездам галактики отправились под конвоем грузовики за рудой, а в глубинах планеты Центавр, где первоначально находилась Станция, были заложены инкубаторы на миллионы детей.
Планета внешне казалась безжизненной, она была покрыта гигантскими воронками, в которых не было воды. Черный космос с мириадами холодных звезд, жестоким Солнцем каждый день обжигал ее поверхность. Океаны, моря — давно испарились. За сто лет войны все погибло в ядерном смерче. И только глубоко под землей шла размеренная жизнь.
Я обратил внимание на то, что на экране стала часто появляться малышка лет пяти с белыми солидными бантиками на голове — это была Орнелла!
Она очень внимательно слушала учительницу, которая объясняла детям как нужно пользоваться оружием — после пояснений малышки торопливо шли к барьеру, выбирали себе оружие по вкусу и как всегда их выбор почему-то падал на тяжелые пулеметы. Девочки с трудом и с удовольствием вставляли пулеметные ленты в приемники, щелкали затворами, а потом прижимали приклады к розовым пухлым щечкам и щурили оба глаза.
Их маленькие тела подпрыгивали и тряслись от коротких очередей, которыми они расстреливали мишени, но прошло десять лет и пятнадцатилетние девушки готовы были к новой войне.
Война пришла из глубины космоса, где бесконечные конвои сопровождали грузовики с рудой, что возвращались с далеких звезд. Ракеты-убийцы охотились за грузовиками и для защиты последних обе стороны посылали противоракеты.
Вся галактика с ее миллиардами звезд превратилась в арену битвы за источники сырья.
Но уже через пять лет парламент Центавра пришел к выводу, что война никогда не кончится. В это время парламент возглавила Орнелла. Она потребовала от ученых создать ядерные бомбы, которые могли бы уничтожить планеты врага. И такие бомбы были созданы.
Их поместили в девять космических кораблей, вывели за пределы Солнечной системы и разогнали по галактике до скорости, превышающей в несколько раз скорость света, чтобы радары противника не успели зарегистрировать их раньше времени. А потом направили на планеты, где находились мужчины- центавры.
Но еще до того, как над горизонтом вспыхнули девять ярких звезд — я увидел кабинет Орнеллы, где она лежала лицом на столе, сжимая правой рукой, опущенной вниз, рукоять пистолета.
Ее затылок был окровавлен…
Я вскочил с кресла — все было так странно! — она погибла и в то же время жива!
Я обошел круглый зал, остановился у кровати и провел рукой по подушке, и тотчас отдернул руку: подушка была теплой, как-будто на ней только что лежал человек. Я вернулся в кресло и увидел на экране тот момент, когда Орнелла уже находилась в капсуле звездолета, который уносил ее в бесконечную глубину космоса.
Станция должна была вернуть ее на Центавр и оживить, если в далеком будущем цивилизация погибнет.
Две недели сидения перед телевизором сказались на мне: я вдруг начал зевать, и чтобы прийти в себя я вскочил на ноги и пробежался вокруг зала, потом начал отжиматься от пола. Это меня очень взбодрило, но захотелось поесть, покурить и подышать свежим воздухом. Я остановился около двери, хотя знал, что она закрыта, но все-таки потянул ее за уголок— она приоткрылась…
Я захлопнул дверь, привалился спиной к ней и только сейчас заметил, что пистолета в моей руке нет, его не было в кресле и на полу. Я внимательно осмотрел комнату, заглянул под кровать и обратил внимание на то, что исчезла одежда Орнеллы. И тогда я все понял и со вздохом облегчения сел на пол: ведь я так сильно был увлечен телевизором, что не увидел как появилась Орнелла, она проснулась, оделась, забрала пистолет и вышла — возможно — в соседнюю квартиру принять ванну. К тому же — когда я несколько минут назад прикоснулся к подушке — она была теплой — это и говорило о том, что Орнелла только что покинула постель.
И тогда я, нарочито топая ногами, чтобы она слышала, если находится поблизости, и поняла, что я человек независимый и не собираюсь говорить ей, куда я пошел, неторопливо пересек зал и вышел из квартиры в коридор, довольно длинный, не менее полусотни метров, в конце которого были подъемники и лестница.
Я подумал, что догоню Орнеллу — вполне возможно она решила угостить меня чем-нибудь вкусненьким за доблестное дежурство и сейчас как и я спешит в кафе.
Я выскочил в холл и сразу отметил, что дверь на улицу открыта, но за ее прозрачным стеклом никого нет — ночная улица была пустынной и ярко освещенной. Я посмотрел через дорогу в направлении кафе и в моей душе появилась тревога, как и в первый день, когда я пугался тени своей и мучился страхом. Но почему во мне нарастает какое-то странное беспокойство. Ах да!
Дверь можно было открыть только магнитной карточкой. Я торопливо осмотрел все карманы комбинезона — ее не было. Значит две недели назад Орнелла не вернула ее мне.
Я хорошенько ругнул себя и вышел на улицу, оглянулся по сторонам и бегом направился в кафе, плечом распахнул дверь, окинул взглядом зал. Впрочем — с досадой подумал я — здесь кафе и рестораны тянутся один за другим по всей улице, Орнелла могла зайти в любой другой.
Но тут в моей душе появилась новая тревожная мысль: а если замок квартиры вообще не был закрыт и Орнелла по-прежнему в комнате. От этой мысли мне стало так тяжело, что я оперся дрожащей рукой о столик, потом упал на стул.
Вдруг я почувствовал — не услышал — а почувствовал, что по улице кто-то идет, но идет очень тихо, неторопливо и пока далеко от меня. Звук шагов становился все более четким, а я, сидя за столиком, боялся обернуться и посмотреть в сторону улицы, где с каждой секундой нарастало эхо шагов незнакомца, который шел ко мне.
Я знал, что никогда не смогу обернуться даже если этот неизвестный войдет в кафе, чтобы убить меня.
Мне было душно, я задыхался — по лицу и спине катились капли пота. Я смотрел прямо перед собой на стену и ждал сам не зная чего, а шаги приближались и я мысленно видел темную фигуру с жестоким лицом.
Я вспомнил как Орнелла заклинала меня не покидать комнату, и с досадой на себя подумал: кому она поверила!
Из глаз моих брызнули слезы.
— Господи, какой же я слюнтяй!
Шаги раздавались где-то рядом и я каждую секунду ожидал, что они вот-вот загремят у меня за спиной.
И все-таки, неимоверным усилием воли я заставил себя обернуться назад и, никого не заметив на улице, я уже готов был вскочить со стула и немедленно помчаться к Орнелле — как внезапно увидел незнакомца, который неторопливо прошел мимо витрины кафе. Его лицо было точно таким, каким я представил несколько минут назад — жестоким и непреклонным, а глаза казались неживыми от своей неподвижности.
Пройдя кафе, незнакомец чуть замедлил шаги и мне показалось, что он сейчас остановится и посмотрит в мою сторону. Я поднял руки и прикрыл ими свое лицо; и когда он глянул на меня, то я,
