— Напрасно Вы иронизируете, — Бурковский раскурил трубку. — Не знаю, как на русском флоте, во всех цивилизованных странах всегда единоначалие. Без сильной руки нам тоже не обойтись. Впрочем, я не претендую…
— Не лукавьте, Бурковский. Тем более — наш разговор совершенно приватный. Вас, поляков, ей Богу, трудно понять. Вы первые — за свободу угнетенным. Аплодировали Великой Французской революции. Великолепно! И что же? Вы же первые — за императора Наполеона! Ваши соотечественники сегодня сражаются под знаменами тирана. Я не удивлюсь, если через год-другой польские полки, ведомые Бонапартом, пойдут на Россию.
Бурковский побледнел, но тут же взял себя в руки, наполнил из бутылки бокал.
Если мы будем продолжать в таком духе, мы с вами слишком далеко зайдем.
— Согласен, поручик, — вздохнул Некрасов. — Предлагаю сделать друг другу шаг навстречу. Цель-то у нас едина. Вот мое предложение. Я стану отвечать за сохранность корабля, за точность курса. А вы — за людей. За дисциплину. За корабельную казну тоже. Мир, Бурковский? — Некрасов встал, протянул руку.
— Вы весьма дипломатичный человек, — сказал Бурковский, пожимая руку. — Это приятно.
— Просто я не люблю воевать, — улыбнулся Некрасов. — С детства. У меня на сей счет свои убеждения. Полагаю, что в тот день, когда государи объявляют друг другу войну, их надобно тут же казнить. Потому что в сражениях гибнут не повелители, а подневольные.
— А стихи вы в детстве не сочиняли? — поинтересовался Бурковский.
— Нет, только прозу.
— Впервые вижу среди русских офицеров флота литератора, — почти искренне рассмеялся Бурковский.
— Вы очевидно мало встречали русских офицеров флота — ответил Некрасов.
1 августа. 11 час. 06 мин.
На море происходит немало чудес, пожалуй больше, чем на суше.
Кто не слышал о Летучем Голландце? Нет числа легендам о безлюдном корабле-призраке, которые встречается морским путникам совершенно неожиданно в разных концах океана.
Эти призрачные корабли — реальность. Тысячи свидетелей поведали о них, написаны сотни книг, в которых делаются попытки объяснить необъяснимое.
Вот одна из гипотез.
Время от времени в центре океанов случаются мощные извержения вулканов, либо гигантские подвижки морского дна — подобие глубинных землетрясений. Помимо тверди, приходят в великое смущение и водные пласты. Над поверхностью океанов вздыбливаются гигантские валы величиной в высокие дома. Это — цунами. Мощные, громадные волны стремительно и бесшумно мчатся к берегам. И там, ударившись о кромку земли, мгновенно вырастают в десятки раз и, продолжая стремительное движение, сметают все — прибрежные леса, селения, города. Но еще не достигнув берега, цунами несут смерть — неслышные человеческим ухом инфракрасные волны, порожденные водяным валом, предупреждая его, незримо бьют по психике человека, сводят его с ума. Даже не видя катящуюся вдали ужасную водяную гору смерти, среди ясного солнечного дня, в тишине и штиле, люди без видимых причин испытывают невыразимую тревогу: кричат, мечутся, бросаются в панике за борт. Оставленные корабли десятки лет затем бороздят океанские просторы. И каждая встреча с ними — дурное предзнаменование.
Первым увидел одинокое судно стоявший на капитанском мостике Некрасов.
— Боцман! Свистать всех наверх!
Путешественники высыпали на палубу. Поднялись даже самые немощные — стояли у борта, поддерживаемые товарищами.
Русский человек всегда настроен на встречу с чудом. На барке возник великий пересуд.
— Братва! — кричали оптимисты. — Готовь кружки для рома!
— Раскрывай рот шире! — это уже пессимисты. — Поднесли хоть бы кагору на полглотка. В самый раз бы сейчас причаститься…
Но вот судно все ближе, на борту «Святой Анны» — все настороженнее:
— Братцы! А может, пираты?
Теперь уже хорошо видно: встреченное в океане судно — небольшая китайская джонка. Медленно сблизились.
На незнакомом утлом суденышке — ни души. На «Анне» притихли.
— Эх, была не была! — Рогозин, поплевав на ладони, ухватился за край борта — перемахнул на палубу джонки.
Немного побродил, скорбно и растерянно оглядываясь.
— Ну! Что там? — не выдержал Бурковский.
— Пусто, — поддев ногой мешок, ответствовал Рогозин. — Капуста одна.
— Что — совсем никого? — перегнулся через борт Некрасов.
— Ни единой христианской души, — Рогозин развел руками, хлопнул по бедрам. — Одна капуста. Да и та насквозь гнилая.
— Поздравляю, — Некрасов взглянул на Бурковского. — Летучий Голландец. Правда, китайского происхождения. Вам, как новичку на море, считайте, повезло. Встреча с подобными господами даже для тертого морского волка — событие.
— Я принял бы Ваше поздравление с гораздо большим воодушевлением, — Бурковский скривил обметанные солью губы, — если б этот китайский голландец преподнес новичку стакан пресной воды.
— Вы много, поручик, требуете от случайных встреч. Некрасов помог Рогозину выбраться на палубу «Анны».
— Ребята! Глянь, что это? — закричал Ваня.
То, что все увидели, походило на кошмарный сон наяву.
Крысы! Одна за другой они появлялись на поручнях, оглядывались на покидаемый корабль, а потом прыгали с глухим стуком на палубу пустой джонки.
— Во дают! — изумился Ваня. — Сколько ж их, братцы! Команда заворожено наблюдала за великим крысиным переселением.
— Двенадцать… четырнадцать… — загибал пальцы Малинин.
Крысы, казалось, совершенно не замечали людей, выказывая к ним полнейшее пренебрежение. Перебирались на джонку спокойно и деловито.
— Бежит живая тварь с нашего корабля, — мрачно сказал боцман.
— На то они и крысы, боцман, — сказал Некрасов. — Сбежавшие, они и есть сбежавшие.
— Куда вы, детки! — устав считать, крикнул Малинин. — Чем наша лохань хуже? А говорят еще вы — мудрые животные. Такие же, как мы, чокнутые…
— Это ты зря, — не согласился боцман. — На этой джонке хоть гнилая, а какая-никакая жратва есть. А у нас — пшик.
2 августа, 12 час. 30 мин.
Барк вяло тащился под палящим тропическим солнцем. Стояла несусветная жара, и люди на вахте, обвязав головы Мокрым тряпьем сонно и лениво глядели на слепящую гладь океана, мечтая только об одном — о слабенькой струйке прохладного сквознячка.
— Воды осталось на пять дней, еды — на четыре, — сообщил Некрасову Бурковский.
— Бочки надо было вовремя крепить. Была бы сейчас и вода, и солонина, — буркнул проходивший мимо боцман.
— Это Вы, боцман, правильно заметили, — иронично заметил Бурковский и тут же сорвался на крик. — Только Вы на что? Вы куда смотрели.
— А что я? — шмыгнул по привычке боцман. — Нешто я здесь начальство?
— Ладно. Все виноваты, — сказал Некрасов. — Всем теперь эту кашу расхлебывать. Вернее то, что от нее осталось. Вот что, боцман. Отныне каждый фунт хлеба, каждый грамм воды — на строгий учет. Поровну, понял? Всем. И тебе, и мне, и любому, кто на корабле. И запомни, наконец, — нет здесь на судне начальства.
