остались левые эсеры, блокировавшиеся с большевиками. Слово взял Шаумян, и за его предложение о переходе власти в руки Советов проголосовало большинство.
Власть в Баку перешла в руки Бакинского Совета рабочих и солдатских депутатов без вооруженной борьбы и кровопролития. В новый состав Исполкома вместе с Шаумяном, Азизбековым и Джапаридзе вошел и Фиолетов.
С тех пор прошло всего четыре месяца, а мир и радость, которые связывали с Октябрем, уже приходилось защищать.
— Григорий Николаевич, что нового? — Этой фразой Шаумян встретил вошедшего в кабинет военного в гимнастерке с портупеей и полевым биноклем, висевшим на ремне.
Григорий Николаевич Корганов, проведший всю войну на Кавказском фронте, приехал в Баку в январе 1918 года вместе с переведенным сюда из Тифлиса Военно-революционным комитетом.
— Хорошего мало, Степан Георгиевич, — ответил Корганов. — Мусаватисты готовятся к мятежу. Боюсь, что скоро начнется армяяо-турецкая резин, как в пятом году.
И без того бледное лицо Шаумяна стало еще бледиее.
— Что нужно сделать для предотвращения этого? Нельзя, чтобы Расул-заде застал нас врасплох. — Он быстро овладел собой. — Вечером мы разработаем подробный план действий, а пока… Ванечка, у меня к вам просьба. Вместе с товарищем Наримановым поезжайте на Нарген и поговорите по душам, как вы это умеете, с военнопленными. Да, и возьмите с собой товарища Солнцева, он вам понадобится как переводчик.
Сидевший в кабинете офицер в гимнастерке поспешно встал и щелкнул каблуками сапог. У него было открытое, чистое лицо и застенчивые голубые глаза.
…На острове Нарген они застали очередной митинг военнопленных. Выступал капитан австрийской армии Годингер, он говорил по-немецки, и помощь Солнцева сразу понадобилась. «Он предлагает создать интернациональный отряд», — перевел Солнцев. Затем выступал француз, потом итальянец, и. Солнцев перевел выступления обоих.
Нариманов сам говорил по-немецки, а Фиолетову, который выступал следом, опять понадобилась помощь. Ему приходилось останавливаться, дожидаясь перевода, заторможенная мысль рвалась вперед. Он видел, чувствовал нутром, что его не только слушают, но и понимают, что его слова находят отклик в сердцах этих одетых в потрепанные шинелишки солдат, в прошлом, наверно, таких же пролетариев, как и он сам.
— Вот некоторые из вас спрашивают: «Что нам делать? Куда идти?» Отвечу словами одного из ваших товарищей, который на вопрос, возвращаться ли ему на родину в Германию, сказал мне: «Сейчас наш дом здесь, в революционной России», Да, святой долг каждого рабочего-интернационалиста в эти трудные для революционной России дни протянуть ей братскую руку помощи, стать бойцом интернационального отряда. Честь и слава тем, кто вместе с нами хочет с оружием в руках бороться за мировую революцию! — закончил Фиолетов.
В последнее время он начал замечать, что выступления на митингах и собраниях утомляют его до такой степени, будто он не говорит, а колет дрова или поднимает из скважины наполненную нефтью желонку.
Он присел на скамейку, на которой стоял, выступая перед пленными, и сидел так несколько минут, прикрыв глаза, пока до его плеча не дотронулся Нариманов.
— Посмотрите, что вы наделали, Ванечка, — промолвил он с довольной улыбкой.
Фиолетов открыл глаза и увидел, что к столику под старой акацией, за которым сидел Солнцев, выстроилась длинная ровная очередь. Мадьяры и австрийцы, немцы и чехи записывались в интернациональный отряд.
За столом — усталые от бессонной ночи Корганов, Шаумян, Джапаридзе, Нариманов. Все вооружены.
Вошел Фиолетов с револьвером на боку.
— Улицы пустынны… Какая-то зловещая тишина, — сказал он, поеживаясь. — Даже жутко… Что на «Эвелине»?
На стоявшем в порту пароходе «Эвелина» сосредоточилась мусульманская «дикая» дивизия — главная опора мусаватиста Расула-заде. Фиолетов помнил этого человека еще в то время, когда тот рядился в тогу социал-демократа, вербуя своих последователей среди самой отсталой, самой забитой части мусульманского населения Баку.
Стало известно, что Расул-заде готовится увести «Эвелину» в Ленкорань, предварительно погрузив на пароход оружие, которого и так не хватало красноармейцам для защиты города, и Баксовет направил на пристань вооруженный отряд с приказом задержать пароход. Отряд обстреляли. После короткой яростной схватки мусаватисты согласились возвратить оружие. Но положение оставалось крайне напряженным, взрыва можно было ждать с минуты на минуту.
…Тишина, обеспокоившая Фиолетова, продолжалась недолго. Послышалась частая винтовочная стрельба. Звякнуло выбитое пулями стекло в соседней комнате.
Джапаридзе и Фиолетов выбежали из штаба. Еще недавно тихие улицы теперь грохотали, со всех сторон доносились крики, красноармейское «ура» заглушало дикие вопли кочей.
Они догнали бегущий в сторону крепости отряд; его вел молодой невысокий паренек Анастас Микоян, выпускавший с Шаумяном армянскую газету «Социал-демократ». Фиолетов услышал, как, обернувшись к своим бойцам, Микоян крикнул: «Если меня убьют, слушайтесь Гасана. Он будет командиром». С крыши соседнего дома посыпался горох пулеметной очереди, и Микоян вскрикнул, схватившись за раненую ногу.
Стреляя на ходу, инстинктивно пригибаясь, Фиолетов и Джапаридзе бежали в сторону самого пекла — к пристани.
— Боже мой, Варо! — вдруг крикнул Джапаридзе, чуть не столкнувшись с бежавшей по тротуару женой. — Варо, ты куда?
Варвара Михайловна остановилась.
— Домой… Дети… — в отчаянии пробормотала она.
— Вчера я отправил их в Балаханы к Байрамовым. Там спокойно.
— Слава богу!.. Тогда куда мне? Может, чем-либо помочь?
— Женщины не воюют… Хотя… — Джапаридзе вырвал из блокнота листок и написал на нем несколько слов. — Беги на батарею — ты знаешь куда — и передай эту записку. Только быстро.
В записке был приказ артиллеристам открыть огонь.
Минут через двадцать раздался залп. Среди мятежников началась паника, и от Расула-заде в Комитет революционной обороны примчался вестовой с просьбой немедленно начать переговоры. Шаумян согласился и выслал парламентеров. Трое с белым флагом — азербайджанец, русский и армянин — направились в штаб мусаватистов. А через полчаса в комитет вбежал запыхавшийся Абдула.
— Они их убили! — крикнул он на ходу.
Путая от волнения русские и азербайджанские слова, он рассказал, как молодчики Расула-заде без предупреждения скосили ружейным огнем трех парламентеров.
— Ну что ж, пусть пеняют на себя, — раздельно выговаривая каждое слово, произнес Григорий Корганов. Он обвел взглядом присутствующих и остановился на Фиолетове. — Иван Тимофеевич, последнее время вы занимались интернациональным отрядом. Как вы считаете, на него можно положиться?
— Как на самих себя, Григорий Николаевич!
— Хорошо. Отправляйтесь в отряд и подготовьте его в бою. — Корганов посмотрел на висевший на стене план Баку. — Бандиты засели в разных местах, в частности в крепости. Постарайтесь, чтобы отряд открыл крепостные ворота.
Он отдавал и другие распоряжения, но Фиолетов их уже не слышал. Он вскочил в дежурную пролетку и помчался к казарме, где был расквартпрован интернациональный отряд.
В городе стреляли. По улицам к местам скопления мусаватистов двигались отряды красноармейцев. Фиолетов, завидя Вацека, придержал лошадь, и они перекинулись несколькими словами. Вацек был в полувоенной форме, с револьвером в руке. Он вел к крепости боевую дружину.
