молодого человека, который тоже стоял на трибуне и бурно выражал свой восторг, когда проходили балтийцы.
— Простите, Иван Тимофеевич, я вас не познакомил. — Шаумян подвел его к морячку с узенькими строчками усов. — Это чрезвычайный комиссар Военно-Морской коллегии товарищ Полухин. Он только что прибыл к нам с отрядом моряков. Поможет нам создать на Каспии крепкий военный флот.
Полухин сразу расположил к себе Фиолетова и, пока они шли к поджидавшим их в тени пролеткам, успел рассказать, с каким трудом добирался до Баку его отряд.
— Да нет, не в беляках дело! — Полухин хохотнул приятным баском. — Бери, брат, повыше. В самом наркоме Троцком. Понимаешь, не давал нам снабжепня. Тянул со дня на день. А мои орлы в Баку рвутся, нервничают. Три дня подряд ходил к Троцкому, все без толку, а на четвертый не выдержал — как стукну кулаком по столу: «Ты дашь снабжение или нет?!» Через сутки экипировались и поехали. Вот так.
…В тот же день, сразу после парада, отряд Петрова выехал на фронт в помощь частям наркома Корганова, а Тамаркин был назначен начальником бакинского гарнизона. На стенах домов появился приказ: «Отныне требую от граждан города Баку встать за нас или против нас. Нейтральности не признаю».
И все же военные тучи над Баку сгущались. Турецкие войска продвигались вперед. В городе началась паника. Один вопрос стоял перед жителями: что делать? Эвакуироваться? Бежать? Но куда?.. Ждать, пока в город ворвутся турки и начнут вырезать всех, кто не исповедует ислам? И тогда возникло, вылезло из нор и щелей подленькое, трусливое «пригласить на помощь англичан».
Английские войска находились недалеко, в Персии, и Баку с его несметными нефтяными богатствами подобно магниту притягивал алчные взоры любителей чужого добра. Вот он, созревший плод, протяни руку и сорви его, это так заманчиво и так просто, надо только создать видимость, что протянувшаяся за чужим добром рука — это рука дающая, а не грабящая…
Фиолетов вышел на улицу. Возле плаката, только что наклеенного на стену его дома, толпился народ.
«Стой! Прочитай, и я узнаю, трус ты или нет. К вам, мои братья по идее! К вам, мои братья по борьбе! Вам выпало на долю великое дело — бросить вызов буржуазии всего мира. Лучше в этой борьбе умереть, чем жить рабом. Так думаю я и мои товарищи. Я только смелым и храбрым шлю свой призыв к борьбе. Пусть только одни трусы прячутся дома и подло пользуются отдыхом, когда самые храбрые отдали все за Российскую Федеративную Республику. Храбрым — слава! Трусам — позор и проклятие.
Военный комиссар от Центрального правительства, бывший полковник Петров».
Фиолетов еще раз прочитал воззвание и, вместо того чтобы идти к себе на работу, направился в Совнарком. Он шел быстро, нигде больше не задерживаясь.
— Степан Георгиевич! У меня к вам просьба. На фронте воюет Корганов. В помощь ему вы выслали Микояна. Туда же выехал Мешади. Я считаю своим долгом…
Шаумян устало посмотрел на него.
— За минуту до вашего прихода мне позвонили из Балахан. Там кто-то поджег вышки.
…В этом аду из огня и дыма, где поминутно что-то взрывалось и трещало, копошились казавшиеся пигмеями люди. Они таскали носилками мокрую глину и сбрасывали ее в дыру, откуда било пламя. Работали пожарные и спасательные отряды, которых по тревоге поднял Фиолетов. Сам он сразу же схватил подвернувшуюся под руку лопату и лихорадочно набрасывал на носилки глину.
— Какая ж это сволочь подожгла? — спросил он сам себя.
…Домой он вернулся среди ночи, весь перепачканный нефтью, сажей и глиной. Ольга ахнула, увидев мужа.
— Небось пожар тушил в Балаханах?
Он устало кивнул головой.
— Согрей, пожалуйста, чаю.
Он жадно вынил несколько стаканов какого-то травяного настоя, заменявшего теперь чай.
— Послушай, Леля, тебе с дочкой надо срочно уехать из Баку.
— Ты хочешь, чтобы я оставила тебя одного в беде?
— Подумай о дочке… Если придут турки…
Ольга тяжело вздохнула.
— Неужели они придут?
— В Астрахань уехал Нариман, уезжает с маленьким сыном Надежда. С ней и поедешь, все веселей будет.
— А ты, Ванечка?
— Мне, Леля, нельзя. Да и не брошу я Баку в такое время.
— Вот Нариманов же уехал, тоже ведь комиссар.
— Он же больной, Леля. И его эвакуировали по решению БК.
— А ты здоровый, да?
Через день Колесникова и Ольга, обе с детьми, уехали на пароходе в Астрахань.
— Я вас позвал, Ванечка, по одному деликатному и невеселому делу, — сказал Шаумян, указывая рукой на стул.
— Слушаю вас, Степан Георгиевич.
— Видите ли, — на лице Шаумяна появилась болезненная улыбка, — надо срочно начать демонтировать керосинопроводную линию.
— Как демонтировать? — Фиолетову показалось, что он ослышался.
— Очень просто. Сделать так, чтобы немцы или турки — в случае, если они возьмут Баку, — не могли вывезти отсюда нефть. Нужно снять все оборудование и погрузить на пароход.
— Степан Георгиевич! Мы же столько сил потратили, чтобы наладить добычу, и теперь…
— Это — указание товарища Ленина, Ванечка, — твердо сказал Шаумян.
Фиолетов тяжело вздохнул.
— Хорошо, Степан Георгиевич. Я займусь демонтажем.
Чрезвычайное заседание Бакинского Совета было назначено на 25 июля. Фиолетов шел на него с тяжелым сердцем. Что там будет? И что с Ольгой, с дочкой? Нет никаких известий, ни обещанной телеграммы, ни письма… Турки подходят все ближе. А тут еще болит и кружится голова, — наверное, от дум, от недоедания, да мало ли причин, чтобы она болела. И самое главное — что сегодня решит Совет. Вопрос один: приглашать или не приглашать в Баку англичан?
…Зал был переполнен. Многих из тех, кого позвали на заседание, Фиолетов не знал и старался угадать, с каким настроением пришли члены фабрично-заводских, ротных, полковых и корабельных комитетов. На многих лицах он прочитал растерянность, сомнение, нерешительность. Но как раз за голоса этих людей развернется сегодня борьба, потому что допустить в Баку англичан или не допустить — это вопрос жизни и смерти.
Все ли понимают это? Вот прислонился к стене пожилой рабочий с землистого цвета лицом. Его жена, наверное, сегодня вернулась из очереди без хлеба. И рядом меньшевик из интеллигентов. Он держал рабочего за пуговицу на спецовке, и до Фиолетова донеслись слова: «..англичане нас накормят. Английская белая булка… Простите, вы давно ели белую булку?» — «Да пошел ты со своей булкой!» Обрывки другого разговора: «Спасти Баку можно, только столкнув лбами две враждующие империалистические силы — английскую и германскую!» — «А вы решили пригласить в Баку еще и немцев?»
«Нет, рабочих так просто не поймаешь на меньшевистскую удочку», — подумал Фиолетов.
Он посмотрел на спокойного, с блестящими глазами на бледном лице Джапаридзе, занявшего место председателя, на стоявшего на трибуне Шаумяна. Утром Фиолетов не успел побывать в Совнаркоме, торопился и забежал только в ВРК, чтобы узнать последние новости с фронта. В комитете был Абдула, он рассказал про паровозного машиниста Виноградова, который устроил крушение поезда с турецкими войсками и погиб сам. Зпает ли об этом Шаумян?
Шаумян вышел вперед и остановился у края сцены. Он не любил говорить с трибуны — в годы
