— Так, понятно, в пустыне объявили сухой закон.
Видя, что сегодня гости с ней пить не собираются, Жозефина опрокинула в себя рюмку, сделала несколько неуверенных танцевальных движений и исчезла в своей комнате.
Она долго не возвращалась — Живой даже предположил, что на этом представление закончится, но тут дверь в гримуборную распахнулась, и в комнату вплыла царственная дама в кринолине и пудреном парике.
— Ой, а мы такую уже сегодня видели! Она с Петром фотографировалась! — воскликнула Вера.
— Я тоже фотографировалась, — величественно произнесла Жозефина. — Князь, подайте мне стул, и я расскажу об этой трагической странице моей биографии.
Савицкий молча и даже несколько подобострастно поставил стул в центр комнаты. Жозефина уселась на него, как королева.
— Екатерина Вторая, главная, — представилась она. — Встаньте и стойте, мужичье, видите, как князь вытянулся? Этикета не знаете? Не пороли вас давно? Княжне разрешаю сидеть.
—
— Конечно, элеганс. Ладно, садитесь. Этот костюм стоил как сорок тысяч платьев. Я его для дела пошила. Работала около памятников, в бригаде одной подружки.
— Лизки, что ли? — уточнил Живой.
— Ну а кого же? — К Жозефине постепенно возвращались ее обычные манеры. — Зима была, а мы возле Медного всадника фотографировались, за деньги. Я и Петр Первый. Иностранцев-то, гадов, на автобусах привозят, с подогревом, а мы мерзли, коньячком грелись, яблоками закусывали. Я к вечеру так нахлебалась — чувствую, не царица я больше, а прародительница Ева. И я сейчас спасу человечество от первородного греха! Ну, я яблоко у Петра выхватила — пока он не надкусил его и род людской не погубил — и наверх полезла, к змее! Скала ледяная, скользко, я в платье еще, но долезла как-то. Сую ей яблоко, а она не жрет, паскуда зеленая. И менты уже появились, свистят, мечутся внизу, дурачки...
— Стоп! Молчи! — закричал вдруг Савицкий. — Костя! Медный всадник из чего сделан?
— Адмиралтейская бронза. Медь, олово, легировано цинком. В восемнадцатом веке у нас только такая бронза и была, — с достоинством выдал справку Бабст.
— А мы во Франции называем его «Бронзовый всадник», — заметила Вера.
— Ну, точно! Как же я не догадался! — забегал по комнате Савицкий. — Ведь Лев Сергеич участвовал в реставрации этого памятника!
— И что из этого? — уставился на него Бабст.
— Патина змеиная! На змее! Которую! Топчет конь!!!
Все замерли, открыв рты. Теперь ответ казался очевидным, простым и единственно возможным.
— Вот голова! — восхитился Живой. — Так, надо Лизке звонить. Жози, милая, она еще работает?
— Еще как! — приободрилась Жозефина, как только внимание снова обратилось к ней. — Бизнес расширила. Но сейчас лето, у нее все Петры в отпуску, некому работать.
— Мы будем работать! — объявил Живой.
— Кто — мы? Кем — работать? — широко раскрыла глаза княжна.
— Мы все! Петрами! И Екатеринами! Постоим там денек, выберем момент, и вечером тихонечко поскребем змеюгу. У Лизки же с ментами договор, никто не помешает. Если мы палиться не будем.
— Только без меня, — сглотнула Жозефина. — Я эту гадость ползучую теперь как увижу — сразу вспоминаю о том, что я Ева, и мне надо мир спасать. Но для Евы костюм соответствующий нужен.
— Какой костюм, она же голая? — брякнул прямолинейный Бабст.
— Вот, а я про что? Грустно мне становится. Думаю: может, менять что-то в жизни надо? Может, пол надо менять? А потом депрессия, запой, случайные связи, болезни, утомительные процедуры, вынужденная трезвость, снова депрессия, запой...
— Паша, ты пока позвони своей подруге, — распорядился Савицкий. — Мы вам, Жозефина Павловна, очень сочувствуем. А скажите, сложно это — изображать из себя венценосных особ?
— Вам, князь, даже изображать ничего не нужно. Вон как мальчик подорвался и побежал.
— Да, наверное, кровь сказывается, — смущенно сказал Савицкий. — Хотя какой я князь...
— Самый настоящий! — заверила его Жозефина. — И Петр из вас получится исключительно сексапильный. Рост, осанка — все подходит. И усы будут очень к лицу. Я вам сама наклею, я знаю, как надо, а если бровушки еще слегка подчернить — то все, движение в городе остановится!
— Да, да, Пьер, ты должен показать, что такое древняя боярская раса! — поддержала ее Вера. — А я буду твоя вдова Екатерина. А кем будешь ты, Костя?
— Я в этом маскараде участвовать отказываюсь, — сурово ответил Бабст. — Еще увидит кто из знакомых, узнает, разболтает — стыда не оберешься!
— А ты будешь делать наши фотографические карточки! — тут же нашла ему занятие княжна. — На мой фотоаппарат, на твой фотоаппарат, на их фотоаппарат...
— Ладно, — буркнул Костя, почесав голову.
Перспектива беспрепятственно и многократно фотографировать княжну на свой фотоаппарат примирила его даже с маскарадом.
В комнату, приплясывая, вбежал Живой:
— Лизка дает добро! Завтра с утра подвезет костюмы — и сразу приступаем. Половина навара — наша! А я Пушкиным буду!
Услышав это, Жозефина Павловна расхохоталась.
— Павлик! Но ты же совсем — понимаешь, совсем — не похож на Пушкина.
— Молчи, бессмысленный урод! — грозно прикрикнул на нее Живой.
