Глава 11
Пушкин жжот
— Удачи вам, дорогие! Ментов я предупредила. Побольше наглости! А тебе, Паша, наглости не занимать, так что желаю вдохновения. Пушкина играть трудно. Эй, ты трость забыл! Ну все, пока, созвонимся!
Лизка помахала рукой и захлопнула дверцу своей «тойоты».
Начинающие артисты с костюмами в руках стояли перед одноэтажным домиком классического стиля с колоннами по краям.
— Или Росси, или Растрелли... — задумчиво сказал Живой. — Скорее, Росси.
На творении Росси было написано «М» и «Ж», но вход был один на всех.
— Гримуборная, — вымученно улыбнулся Савицкий. — Уборная общая, грим просьба приносить с собой.
С самого утра он бодрился, читал Рамакришну, но все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Зато его компаньоны, кажется, были в восторге от грядущего представления. Зашли в туалет и разошлись по кабинкам — переодеваться.
— Ваше величество, вам корсет зашнуровать? — крикнул Паша вдогонку княжне.
Даже не взглянув на него, Вера скрылась на женской половине и десять минут спустя выплыла на улицу, чувствуя себя Скарлетт О'Хара накануне первого бала. Муаровое платье и небольшая корона сидели на ней не хуже, чем на Вивьен Ли. Н-да, вот только Реттов Батлеров нынче не завезли — не сезон. Зато возле творения Росси уже прыгал суетливый, подвижный и, вопреки мнению Жозефины Павловны, очень похожий на настоящего Пушкин. Он декламировал вступление к «Медному всаднику», поминутно поправляя выскальзывающие из-под парика дреды.
— Божественная! — прервал он свой словесный поток, завидев царицу. — Дай, дай ручку поцелую!
Екатерина отдернула руку, что-то презрительно буркнув по-французски.
Бабст, пришедший чуть позже остальных, настраивал свои многочисленные фотоаппараты: пленочный ЛОМО, пижонистый панорамный и цифровой с полуметровым объективом. Завидев княжну в царском платье, он чуть не уронил их все разом.
Мурка царственно кивнула ему и обратилась к Паше:
— Сам-то можешь что-нибудь сочинить?
— Легко! — воскликнул тот, и, повернувшись к воображаемой публике, продекламировал:
— По триста чего? Евро, что ли? — опешил Бабст.
— Рублей. И не по триста, а по сто. За одно фото с царями на аппарат клиента. На твой аппарат — уже сто пятьдесят. А за Пушкина, Лизка сказала., брать не больше пятидесяти.
— Демпингуешь, гад! — покачал головой Костя.
Двери павильона Росси снова отворились, и к зданию Сената вышел Петр I. На царе была треуголка с цветными перьями, красный кафтан с золотыми отворотами, малиновый камзол, голубая лента через плечо, на шее — кружевной платок, заколотый крупным фальшивым бриллиантом, на ногах высокие ботфорты. Усы императора грозно топорщились.
— Ну, что далее? — строго спросил он у примолкших от восхищения спутников.
— Как в кино — «Царь Петр арапа женил»! — восхитился Бабст.
— Арап к вашим услугам, — сняв цилиндр, поклонился Пушкин. Непослушные дреды снова выпростались из-под курчавого парика.
— Надо было слушаться мадемуазель Жозефин и закалывать волосы булавками! — заметила княжна.
— Вперед! К заветной цели! — скомандовал царь.
И они двинулись к цели.
Возле Медного всадника было безлюдно — только около самой ограды переминался с ноги на ногу какой-то плюгавый Петр в зеленом кафтане.
— Смотри-ка, царь-батюшка, конкурент у тебя объявился! — заметил Паша. — Может, в реку его, самозванца?
— Ты чей, боец? — строго спросил Савицкий у чужака. Тот был на голову его ниже и вообще не такой представительный.
— Я Машки Гатчинской, — хмуро ответил тот. — А вы-то чьи?
— А мы-то — Лизкины, — гордо приосанился Живой. — Понаехали тут в наш Ленинград! Вали давай в свою Гатчину!
— Да я слышал, у вас все в отпуску, место пропадает, — примирительно произнес самозванец. — Может, договоримся? Вы с этой стороны лошади, а я — с той?
— Шагай, шагай! — замахнулся на него тростью Живой. — У нас все схвачено. С той стороны лошади
