— В этом сезоне приличным девушкам полагается брать с собой за город не менее двух поклонников, — спесиво заявила княжна. — Князя вы уже видели, теперь познакомьтесь с профессором.
— Подумаешь, профессор. Мы уже с живым богом познакомились! — довольно улыбнулась Дуня- толстая.
«Совсем спятили, бедненькие!» — подумала Мурка.
Профессор тем временем оценил содержимое всех ведер, тут подбавил известки, там подлил воды и похвалил всех без исключения. Танюха, махнув рукой, притащила из магазина еще пяток глубоких, тоже оцинкованных, шаек.
— Да ты не переживай, отмоем мы все, — успокаивали ее подруги. — Будут еще лучше, чем новые!
— Ой, смотрите! — крикнула Танюха.
Со стороны фермы к магазину несся какой-то человек. Когда он подбежал поближе, стало ясно, что это не кто иной, как сам председатель. Но в каком виде! Запыхавшийся, растрепанный, бледный. Вид у бонзайского начальника был совсем не начальственный.
— Вот где вы! — выпалил он, с недоумением оглядывая ведра. — Так это ж вы корм для цыплят весь извели! Кто же это такое удумал? Что ж вы творите-то, милые? Вот помру я, и скажут — это того Пекунина хоронят, у которого цыплята от голоду в сытый год перемерли!
— Да что ты раскудахтался? Никто о тебе не вспомнит, когда ты скандрычишься! — срезала его Терхировна. — Как сметана должно быть! Без комков!
— Какая еще сметана? У нас не коровник, а птицеферма! А работать кто будет? — не унимался председатель. — Куры передохнут! Хоть бы воды им дали, жарища же! Сегодня машина придет!
— Работа подождет! Тут святое дело! — оборвала его Терхировна.
— Да какое же это святое дело — оставить цыплят без минеральной подкормки? Это же просто вредительство! Что здесь вообще творится?
— Приводим гору в соответствие с задумкой учителя, — пояснил Бабст.
Герасим взглянул на незнакомого мужика, вымазанного белилами и землей, и шарахнулся от него в сторону, чуть не опрокинув ведро.
— Ваше сиятельство, ну хоть вы им скажите! — взмолился он, глядя на княжну. — Учитель ведь работать завещал!
— А они и работают! — строго сказал Бабст.
— А вы кто такой, гражданин? Мне о вас не докладывали.
— Это профессор приезжий, на него дух снизошел и велел гору белить, — затараторили девки. — А батюшка уже там! С утра трудится!
— Ах вот кто мне диверсию устроил! Ну, Семен, погоди...
— Пойдем отсюда, Костя. Процесс пошел сам собой, — шепнула Бабсту Вера, увлекая его в сторону поповской избы.
На скамейке возле дома лежал помятый и осунувшийся Паша. Вместо привычных драных джинсов и майки на нем были закатанные до колена просторные армейские штаны и линялая рубаха на три размера больше — видимо, с плеча батюшки Симеона. Рядом с ним сидела Дуня и отпаивала его чем-то с ложечки. Неподалеку стоял Петр Алексеевич — подтянутый, свежевыбритый, благоухающий — и с ехидным выражением лица что-то говорил Паше. Тот лишь бессильно махал длинным, как у Пьеро, рукавом.
— А вот и ты, Поль. А меня уже тут заподозрили в том, что я куда-то с тобой ходила, — громко сказала Вера. — Где же ты был? Что делал?
— Благодатный дождь проливал, блин, — ответил Живой и снова бессильно махнул рукой.
— Ну, все уже хорошо, все хорошо! — успокоила его Дуня. — Пойдем-ка в избу!
Приобняв ее за талию, Паша поднялся на ноги и, спотыкаясь, уковылял в дом. На скамейку тут же плюхнулся Бабст. Он отрешенно уставился на гору, быстро менявшую цвет. Сейчас она была похожа на пестрое яйцо какой-то гигантской птицы.
— Пьер, в самом деле, а что случилось с нашим верти-хвостом? — спросила у Савицкого Вера. — Я надеюсь, его не пытались принести в жертву?
— В некотором роде пытались. Он сумел вызвать симпатию туземок.
— Всех сразу? Я так и знала. А ты, Пьер, ты не вызывал их симпатии?
— Заснул я...
— Ну вот, ты уже второй раз спишь и пропускаешь все самое важное.
— Да я женат!
— Я говорю не об этом, а о напитке. Мы так никогда не поймем, какое действие он оказывает. Надо записывать поведение подопытного, — она кивнула в сторону что-то гудящего себе под нос Бабста.
— Точно! Теперь уже не для науки, а для врачей надо записывать. Эй, Дуня!
— Чего?
Дуня выглянула из дома.
— Принеси нам, пожалуйста, карандаш и бумагу, — попросил Петр Алексеевич.
— Ой, а у нас только тушь и кисточка. Братец не велит ничего другого дома держать. От лукавого, говорит.
— Ну, тащи, что есть!
Дуня снова скрылась в доме. Савицкий подошел к Бабсту и потряс его за плечо.
— Костя, ты с нами?
Тот не отреагировал. Он сидел на скамейке и не отрываясь смотрел на гору, на которой копошились крошечные человеческие фигурки. Одни из них бегали с ведрами вверх и вниз, другие махали вениками. Почти вся вершина была уже белой, оставалось последнее темное пятно, и оно исчезало прямо на глазах.
Дуня принесла кисточку и лист плотной бумаги:
— Вот, у нас только такая бумага. Братец в школе детишек буквы рисовать учит. Ой, Костенька, а что с тобой такое? Может, тебе самогоночки выпить?
Бабст вздрогнул и посмотрел на нее почти осмысленным взглядом. Потом покачал головой, встал и молча отобрал у хозяйки бумагу и принадлежности для рисования.
— Отойдите все! — приказал он.
Костя поставил чернильницу на скамью и пристроил лист бумаги у себя на коленях. Затем обмакнул кисточку в тушь и снова уставился на гору.
— Пьер, мне кажется, нам пора трогаться в путь, — сказала княжна Вера, искоса поглядывая на подопытного. — Березу мы нашли, делать здесь больше нечего. Что дальше?
— Дальше — Вакхова трава. Пашка поискал в Интернете, все следы ведут в Краснопырьевск. Это такой городок на Волге.
— Отлично. А как быть с березой? Может быть, оставим ее здесь?
— Исключено. Во-первых, она нам еще понадобится, а во-вторых, это же семейная реликвия! Когда доберемся до цивилизации, отправим березу моей бабуле по
— Я слышала, что сегодня в город поедет какая-то машина с яйцами. Может быть, мы уедем на ней?
— Неплохая идея! Дуня! Когда машина в город поедет?
— В пять вечера.
— Отлично! — кивнул руководитель экспедиции. — Надеюсь, к этому времени Паша и Костя как раз очухаются.
Словно услышав его, Бабст, до того сидевший неподвижно над листом бумаги и тушечницей, радостно улыбнулся и принялся рисовать. Он сделал несколько широких мазков, потом что-то мелко заштриховал. Оглядев свою работу, Костя опять задумался. Он закрыл глаза и стал шевелить губами. Снова улыбнулся и что-то быстро написал кисточкой. Затем аккуратно подписался, еще раз оглядел лист и протянул зрителям законченное произведение:
— Вот теперь все правильно. Держите!
Петр Алексеевич взял рисунок. Девушки подошли поближе.
