хозяйственник. Костя сразу проникся уважением к этому человеку.
— А у вас тут, я смотрю, даже письменного стола нет, — сказал он. — Присесть, должно быть, некогда?
— Это точно. Некогда, да и незачем. Весь день на ногах, слежу за хозяйством. На мне десять человек библиотекарей, да еще архивист, да из охраны памятников трое осталось и из типографии один. Кроме того, из города периодически заходят коллеги. Всех подкармливаем.
Николай Иванович выдал гостям по кружке кирпичнокрасного морковного чая.
— С мятой, — кратко пояснил он. — И витаминов много, и для почек полезно. Кроме того, весьма питательно. В первые годы капитализма только им от голода и спасались.
Бабст отхлебнул из своей кружки. Чай был сладковатый, густой, душистый и очень вкусный. Глядя на Костю, княжна тоже пригубила экзотический напиток.
— А читатели к вам заходят? — спросила она.
— В прошлом году записалось семь человек. Но в основном голодающие старушки. Приходят подкормиться.
— Значит, книг больше никто не читает?
— Конечно, нет.
— Но как же так! А ваши сотрудники? Они-то хоть читают?
— А вы представляете, какая у них жизнь? Коз надо накормить, помыть, подоить... А огород? А теплицы? Какие уж тут книжки! Нет, не читают. А я читаю. Вот: «Разведение брюквы», — директор показал на книгу, лежавшую на стремянке. — Стараюсь, чтобы хозяйство развивалось строго по науке.
— Но ведь вы же того... просветительское учреждение! — не выдержал Костя. — Что ж, так всю жизнь и будете жить? Надо же делать что-нибудь!
— Просвещать массы уже поздно, — строго и размеренно, словно читая лекцию, ответил Николай Иванович. — Россия миновала стадию культуры и вступила в стадию цивилизации. Поэтому главные задачи интеллигенции — это выживание и самодостаточность. Вот в следующем году думаю взяться за починку дома.
Гости промолчали.
— А вы, собственно, по какому вопросу, товарищи? — спросил директор.
Костя представил свою спутницу — правнучку знаменитого ученого-энциклопедиста Льва Сергеевича Собакина. Он рассчитывал на немедленный отклик, однако директор только наморщил лоб, пытаясь что-то вспомнить, а потом покачал головой:
— Нет, не слыхал про такого.
— Ну, неважно, — ответил Костя. — Дело в том, что Лев Сергеевич очень интересовался историей Пырьевска конца семнадцатого века, и в частности, фигурой юродивого Вакха Волосатого.
— А вот про этого слыхал, — кивнул директор. — Однако это не ко мне. Архив у нас — отдельное учреждение.
— А куда идти?
— Далеко идти не надо. Все рядом. Спускайтесь вон туда, в подклет, — и директор показал на дверь в стене. — Там он и сидит. Савельев Иван Иванович, директор и единственный сотрудник городского архива. Только вряд ли вы с ним договоритесь. Человек особенный.
У Кости внутри все запело: теперь цель была совсем близка.
— Ну, мы попробуем! — сказал он. — Сейчас спустимся, только нашим надо позвонить.
Он быстро набрал номер Савицкого и спросил, как дела. Выяснилось, что изгнанные из мэрии руководитель и пиар-директор экспедиции бродят по городу и безуспешно ищут библиотеку. Костя быстро объяснил дорогу и, предупредив, что в здании надо вести себя как можно тише и ничему не удивляться, выключил мобильник.
Морковный чай закончился.
— Спасибо, Николай Иванович!
— Не за что. Я не прощаюсь, еще встретимся. У нас сегодня посадка брюквы. Если что, найдете меня на заднем дворе, у теплиц. Удачи вам, товарищи!
— Спасибо!
Глава 25
В склепе
В помещение городского архива вела узкая винтовая лестница. Костя заглянул в темноту, пробормотал: «Темно, как... — и, оглянувшись на парижанку, закончил: — ...у представителя северных народов в чуме». После этого он достал из рюкзака электрический фонарик.
— С тобой точно не пропадешь! — с искренним восхищением воскликнула Вера Собакина.
А Маша Голубкова мысленно обругала себя разиней — уж что-что, а фонарь с собой захватить можно было! Но с другой стороны — где вы видели французскую княжну, расхаживающую по русской провинции с фонарями?
Бабст спускался первым, проверяя надежность ступеней. Его спутница шла следом и гладила ладонью шершавую кирпичную стену, чуть влажную и местами поросшую мхом.
— Хорошая кладка. Наверное, со времен Лживого Дмитрия осталась? — спросила она.
— Ага. И вот эта вот эпистола — примерно с тех же времен, — ответил Костя, высвечивая фонариком выцарапанную на кирпичах надпись:
Из стены тонкой струйкой сочилась вода и капала в подставленный бидон из-под молока.
— Интересно, что они потом делают с этой заслуживающей доверия водою? — поинтересовался Бабст.
— Используют в ритуальных омовениях! — предположила княжна.
— Ты лучше за эту стенку не хватайся, за меня держись, — на всякий случай предостерег ее Костя. Княжна послушно вцепилась в его рюкзак.
Лестница привела их в подвальное помещение с низкими сводами. Возле входа на стремянке с проломившейся третьей ступенькой стояла керосиновая лампа. Ее мягкий и яркий свет выхватывал из темноты уже знакомый стеллаж. Однако не в пример своим библиотечным товарищам, их архивный коллега был сверху донизу заполнен скоросшивателями с аккуратными бирочками, приклеенными к корешкам. Надписей на большинстве из них было не разобрать из-за мелкого почерка, но на одном Костя сумел прочесть:
В глубине помещения за письменным столом сидел закутанный в длинный синий халат маленький человечек в больших круглых очках. Он что-то читал. Рядом трещала свечка в старинном закопченном подсвечнике.
— Здравствуйте, Иван Иваныч! — ласково поздоровался с ним Бабст.
— Кхм! — отреагировал на приветствие директор архива, не отрываясь от чтения.
— Какой у вас тут порядок, — кокетливо улыбнулась княжна. — Не то что наверху.
— Кхе! — кашлянул Савельев и без особой симпатии посмотрел на нежданных гостей.
— Меня зовут Константин Бабст, я ваш коллега, хранитель музея из Санкт-Петербурга. А это Вера Собакина.
О том, что его спутница княжна, да еще и из Парижа, Костя почему-то сказать постеснялся.
Посетители подошли поближе и с любопытством посмотрели на хозяина. Главный и единственный архивариус Краснопырьевска был худ, на щеках его клочками рос какой-то полукустарник, как в засушливой саванне. Кивнув посетителям, он указал им в сторону, где обнаружилась длинная деревянная скамья. Гости присели.
