теоретических дискуссий. В первую очередь, следовало выяснить у Бернстайна все, что могло помочь расследованию. Она открыла рот, готовясь задать следующий вопрос, но хирург, посмотрев на часы, протестующе поднял Руку:
— Прошу прощения, через несколько минут привезут следующую пациентку. Подтяжка кожи лица. Вот так целый день — что поделаешь, гражданки Америки требуют, чтобы мы дарили им вечную молодость. Если у вас остались ко мне вопросы — я буду в четвертой операционной, это дальше по коридору. И еще. Как только появятся новости по делу Стэнтона, сообщите, пожалуйста, мне. У нас были прекрасные отношения с Терри Нестор, а Стэнтон… он ведь все-таки мой пациент. В том, что случилось, так или иначе есть моя вина.
Бернстайн еще раз извинился и вышел. Скалли почувствовала, как к ней постепенно возвращается энергия. Бессонная ночь тут же была забыта. Если Малдера бодрила щекочущая нервы тайна, то его напарницу — близость ее разгадки.
— Теперь по крайней мере ясно, что делать дальше, — сказала она. — Пусть Баррет охотится на Стэнтона, а мы пока выясним, не была .ли кожа, которую ему приживили, чем-нибудь инфицирована, и не могла ли эта инфекция вызвать припадок. Надо действовать как можно быстрее, пока они еще кого-нибудь не заразили.
Малдер ответил не сразу. Он подошел к раковине — Бернстайн забыл закрыть кран — и подставил руку под струю, задумчиво наблюдая, как разлетаются брызги.
— Скалли, скажи мне честно, ты действительно уверена, что инфицированной кожей можно все объяснить?
Скалли уперлась тяжелым взглядом в его могучую спину. Как всегда, их мысли движутся в разных направлениях.
— Абсолютно уверена. И показания Бернстайна это подтверждают. Да, скорее всего Стэнтон подхватил что-то от трансплантанта, это «что-то» проникло в мозг и вызвало в нем серьезные изменения. Так это или нет — мы выясним, проследив
весь путь донорской кожи. Опять-таки, станет ясно, что делать со Стэнтоном, когда его поймает. А еще лучше предупредить подчиненных Баррет, чтобы приняли меры предосторожности. Знать бы только, какие именно.
Малдер аккуратно завернул кран, насухо вытер руки и бросил через плечо:
— Значит, будем стряпать обвинительный приговор микробу?
— Я готова выслушать любую другую версию, если она достаточно правдоподобна.
— Интересная штука: когда медик сталкивается с чем-то необычным, он тут же начинает искать подходящий микроб, на который можно все спихнуть. Причем желательно, чтобы его даже в микроскоп не было видно, — а то какой-нибудь неуч, чего доброго, захочет проверить его убедительную версию. Классический пример научного консерватизма.
— Я же сказала — если у тебя есть соображения, говори, и нечего тянуть, — поморщилась Скалли. — Критиковать ведь легче всего.
— Да нет, в целом я с тобой согласен. Основная задача сейчас — найти, где и у кого взяли кожу, а в конечном итоге — определить, почему добряк Перри Стэнтон в одночасье превратился в маньяка-убийцу. Только, боюсь, микроскоп нам ничем не поможет.
— Что ты имеешь в виду? Малдер остановился у двери и, усмехнувшись, сказал:
— Для того чтобы раздавить голову медсестры, понадобился бы очень большой микроб.
Они уже подходили к лифту, когда в окне операционной напротив появился очень высокий, худощавый молодой человек. Хирургическая маска почти полностью скрывала его желтовато-смуглое лицо; из-под розовой медицинской шапочки выбивалась прядь глянцево-черных волос. Узкие щелки глаз внимательно смотрели вслед Малдеру и Скалли. Как только агенты ФБР скрылись из виду, молодой человек достал из кармана маленький сотовый телефон и ловким движением длинных пальцев набрал нужный номер. Когда на другом конце линии подняли трубку, он быстро сказал несколько фраз на непонятном певучем языке. Его низкий баритон звучал приглушенно, но молодой человек так спешил, что забыл снять маску. Выслушав ответ, он кивнул и сразу же спрятал телефон в карман.
И вдруг по его гибкому телу прошла сладкая дрожь. Он зажмурил глаза и блаженно улыбнулся.
Его ждет нечто гораздо большее, чем просто четкое исполнение приказания. Ему предстоит испытать наслаждение, с которым не сравнится даже эротический экстаз.
Спустя двадцать минут Малдер и Скалли, поеживаясь от искусственного холода, внезапно сменившего июльскую духоту, вошли в большое подвальное помещение, расположенное под главным корпусом Центральной клиники. Вслед за ними в коридор морга, переваливаясь словно утка, вошел заведующий…
Как они и предполагали, установить, откуда прибыла кожа для пересадки, оказалось несложно. Но затем начались проблемы, несколько поколебавшие уверенность Скалли в скором и успешном завершении дела и заставившие ее признать, что чисто медицинским расследованием дело не ограничится. Когда они обратились в банк кожных трансплантантов, выяснилось, что шесть контейнеров с кожей донора Перри Стэнтона исчезли. Правда, администратор не усмотрела в этом ничего криминального.
— Через наш банк каждую неделю проходят тонны кожи, — сказала она, отмахнувшись, — а бюджетное финансирование — сами понимаете, какое. Немудрено, что в таких условиях сотрудники допускают некоторую халатность. Этот случай — далеко не первый.
Впрочем, визит в банк оказался не безрезультатным — они не нашли образцы кожи, зато узнали, кто был донором. Деррик Каплан, ныне лежащий в одной из ячеек морга Центральной клиники.
Однако Малдера в отличие от Скалли не удовлетворили слова администратора. На его взгляд, объяснять исчезновение кожи случайностью было, по меньшей мере, наивно. Но сейчас он решил не затевать дискуссий. Пока полиция охотится за Перри Стэнтоном, у них есть время, чтобы найти и эксгумировать останки человека, ставшего его донором.
Заведующего моргом они обнаружили мирно дремлющим за столом в своем кабинете. Именно таким Малдер представлял себе управляющего трупохранилищем — Лиф Экклмен оказался невысоким, коренастым субъектом неопределенного возраста с взъерошенными волосами и пухлыми, оттопыренными губами. Ярким дополнением к его образу служила недопитая бутылка «Джек Дениэлз», стоящая под столом, — пьянство на работе обычный грешок работников морга…
— Вечером в пятницу дежурили два паренька из медицинской школы, — сказал Экклмен, подходя к шкафу с архивными документами. Говорил он хрипло и медленно — то ли не успел окончательно проснуться, то ли не протрезвел после последней дозы. — Джош Кемпер, так звали одного, а его приятеля… Майк, по- моему. Работали в шестой операционной, этажом выше. Когда закончили, все как следует убрали. По крайней мере, жалоб от хирургов не поступало.
Открыв дверцы шкафа, он стал рыться в папках. «Это надолго», — подумала Скалли и подошла к противоположной стене, полностью занятой огромным стеллажом с нумерованными ячейками. А ведь это только один из восьми залов морга. «Нью-Йорк — очень крупный город, — подумала она. — Живому трудно подыскать хорошую квартиру, для мертвого непросто найти свободный ящик…»
— Нашел! — голос Экклмена гулко прокатился под каменными сводами. — Второго парня звали Майк Лифтон. Оба учатся на третьем курсе школы Колумбия. Заявка оформлена на три пятнадцать. Покойник — Деррик Каплан, около двадцати пяти лет. Блондин, глаза голубые. Ячейка номер пятьдесят два.
Малдер побежал к стеллажу.
— Я пока полистаю карту, мистер Экклмен, — сказала Скалли. — Если вы, конечно, не возражаете.
Экклмен пожал плечами.
— Листайте на здоровье. Только там читать почти нечего. Каплан поступил в реанимацию с жалобами на боли в области груди. Умер в блоке реанимации. Разрыв аорты. Среди документов обнаружился донорский билет. Ребята из банка кожи подсуетились первыми — глазодёры застряли в пробке и приехали к шапочному разбору. Да, ночка была горячая. После той аварии притащили семь трупов. И только у одного покойника нашли ястребиную приманку — не повезло трансплантаторам.
— Как вы сказали — ястребиная приманка? — удивленно переспросила Скалли.
— Так мы называем донорский билет, — пояснил Экклмен. — В морге быстро становишься циником. Хотя я лично циничным это название не нахожу. Падальщики — птицы полезные. Если бы не они, сколько добра
