И обомлел.
— Твою м-мать… — прошептал он, заикаясь. Кроу тоже повернулся к монитору — и вытаращил глаза. По экрану скакали невообразимые ломаные линии.
— У него там внутри что, ядерный полигон? — пролепетал Деннис. — Фибрилляция, да?
Олджер отрицательно покачал головой. Остановка сердца могла произойти в любую секунду. Такой кардиограммы он не видел даже на картинках: один участок почти соответствует нормальному ритму, другой, по соседству, — жесточайшей аритмии, причем во всех видах сразу. Если бы бригада «скорой» увидела кардиограмму, пациент ни за что не достался бы вчерашним студентам — его немедленно отправили бы главному хирургу.
Олджер снова повернулся к пострадавшему. Молодой человек по-прежнему был без сознания и лежал спокойно. Но как только кардиограмма ощетинивалась острыми неравномерными зубцами, его мышцы начинали мелко содрогаться. С ним творилось что-то крайне странное и необъяснимое.
— Не нравится мне все это, — произнес Олджер. — Что с давлением?
Медсестра склонилась к циферблату портативного тонометра:
— Двести двадцать на девяносто.
— Что-о?!
Мария Гомес посмотрела еще раз, пожала плечами и подтвердила:
— Двести двадцать на девяносто. Она казалась спокойной, и только бледность выдавала ее волнение. У Олджера засосало под: ложечкой. Двести двадцать на девяносто — это очень скверно. А в сочетании с беспорядочным сердцебиением — просто кошмар. Кровеносная система бедняги вытворяла форменные безобразия, и сердце работало на износ.
— Может, пульмолярный эболизм? — продолжал сыпать терминами Кроу.
Олджер отмахнулся. Он, слава Богу, не забыл, как на кардиограмме выглядит пульмолярный эболизм. Промокнув рукавом потный лоб, он сказал себе: «Только спокойствие». Спокойствие и сосредоточенность. Здесь какая-то тайна, но разве не это — таинственность и непредсказуемость — привели его в отделение интенсивной терапии?
— О'кей, подключаемся к системе искусственного кровообращения…
— Давление растет! — перебила его медсестра. — Систолическое — двести тридцать!
Ч-черт! Куда же ему еще расти? Олджер процедил сквозь зубы грязное ругательство. Хочешь — не хочешь, придется звать на помощь Дюка. Пациент в любую секунду может «уйти». Олджер приподнялся на носках, чтобы окликнуть главного, но Кроу закричал:
— Фибрилляция! Теперь — точно фибрилляция, посмотри!
Зеленые линии на экране дергались в бешеном танце. Деннис оказался прав — сердце пациента реагировало на разрозненные электрические импульсы и потеряло способность перекачивать кровь. Проще говоря, парень умирал.
— Давление падает! — выкрикнула сестра. Олджер метнулся к тележке с дефибриллятором, Кроу нажал на кнопку вызова срочной помощи. В другой ситуации доктора и санитары со всех концов палаты бросились бы на выручку — но сегодня ночью все пациенты были в критическом состоянии. Олджер знал — как только Дюк обнаружит, что два молодых неопытных врача остались один на один с умирающим, он поспешит на помощь, но времени практически не осталось. Он быстро натянул контакты дефибриллятора на руки, обильно смочив их электролитом. Оставался единственный шанс снова запустить останавливающееся сердце — электрошок. Олджер никогда еще не пользовался дефибриллятором, но десятки раз видел, как это делают другие.
— Триста джоулей! — скомандовал он. Это было очень много для первой процедуры, но на носилках лежал крупный молодой мужчина, который, наверное, каждый день подкачивал мускулы…
— Всем отойти!
Гомес и Кроу отступили назад. Олджер приложил контакты к груди пациента и нажал на кнопки. Тело подпрыгнуло и тяжело рухнуло на носилки. Олджер посмотрел на экран.
Никаких изменений. Сестра стояла у дефибриллятора наготове.
— Триста шестьдесят! — выдохнул Олджер.
— Господи Иисусе, — пробормотал Кроу. — Где же Дюк?..
Олджер никак не отреагировал на эту реплику. Вмешательство Дюка теперь не могло ничего изменить. Сердце пациента либо забьется — либо нет. Сестра повернула регулятор напряжения, и Олджер взял контакты на изготовку.
— Назад!
На этот раз тело пострадавшего взлетело на несколько дюймов, голова запрокинулась, руки конвульсивно напряглись…
— Нет пульса! — всхлипнул Кроу. — Брэд…
— Еще раз!! — заорал Олджер. — Все в стороны!!
В нос ударил запах паленого мяса. Ну что там, на кардиографе? Ничего. Прямая линия. Олджер сорвал с ладоней контакты дефибриллятора, навалился на край носилок, уперся руками в грудь пациента и начал самый отчаянный непрямой массаж сердца в своей короткой врачебной практике. Грудная клетка мужчины показалась ему удивительно неподатливой, а кожа грубой, словно дерматин. Гомес и Кроу молча наблюдали за усилиями Олджера. Мгновения сыпались, как песок между пальцами, складываясь в минуты. Олджер не замечал капель пота, падающих со лба, страшной боли в локтях и плечах от адского напряжения. Он вкалывал как проклятый, и лишь одна мысль пульсировала в мозгу: «Неужели я ошибся? Неужели сделал что-то не так? Может быть, не стоило хвататься за дефибриллятор?..»
— Ну, что там? — прохрипел Олджер, оглядываясь через плечо. Он знал, каков будет ответ.
— Ничего, — тихо ответил Кроу. — Он мертв, Брэд. Ты массировал кусок мяса.
Олджер изучил экран монитора, перевел взгляд на Денниса, потом — на сестру. Та молча кивнула. Брэд с трудом разогнул затекшую спину. Проклятье! Как быстро все произошло! Дюк по-прежнему возился с кем- то в дальнем углу палаты. Он либо не слышал вызова, либо у него на руках был один из критических…
«Я все делал по инструкции, — пытался убедить себя Олджер. — Если бы на моем месте оказался Дюк, он делал бы то же самое. Сердце остановилось через две минуты после того, как пациент поступил в отделение. Электрошок мог его спасти, по крайней мере он — не причина его смерти».
Он понимал, что прав, но чувствовал себя ужасно. Пациент умер у него на руках. Черт же дернул его выбрать такую специализацию! Олджер отвернулся от носилок и посмотрел на часы, висящие над дверью.
— Запишите — смерть наступила в три часа пятнадцать минут.
Он медленно стянул перчатки. Сестра Гомес толкнула носилки вперед и покатила их к лифту. Лифт доставит труп в анатомичку, потом — в морг. Сначала, конечно, будет вскрытие — слишком много странностей в этой кончине. Может быть, патологоанатомы смогут выяснить, что произошло, и Олджеру больше не придется себя проклинать. Но пациенту уже все равно.
Веки Олджера внезапно налились свинцом, лицо словно превратилось в одутловатую маску — кожа полностью потеряла чувствительность. Чья-то рука легла ему на плечо. Олджер поднял голову — рядом стоял Деннис Кроу.
— Мы сделали все, что могли, — сказал Кроу. — Что бы там ни подумал Дюк, не все в таких случаях зависит от нас.
Олджер задумчиво взглянул на коллегу, но, услышав характерный звук, обернулся. В открытые двери реанимационной палаты въезжали следующие носилки, везущие еще живого пациента.
Двенадцать часов спустя Майк Лифтон, отчаянно борясь с тошнотой, наблюдал, как его напарник Джош Кемпер вытягивает из стены цинковый ящик. Смрад разлагавшейся плоти смешался с резким запахом дезинфекции, заполнившим помещение морга. Гримаса омерзения уже несколько минут не покидала лицо Майка и постепенно становилась все более кислой. Ему явно не стоило соглашаться составить компанию Джошу, хотя тот и был его соседом по комнате. Между тем Джош Кемпер — долговязый лопоухий молодой человек с массивными конечностями — сохранял полное спокойствие.
— Рано или поздно ко всему привыкаешь, — Рассуждал Джош. — Полезно также периодически вспоминать, сколько денег за это платят. Как ни крути, а двадцать баксов в час, разливая кофе в Старбексе, не заработаешь.
