или сошла бы с ума, или бы с горя повесилась. Не знаю еще, как будет дальше. Доктор сказал, что ей необходим покой и надо вылежать не меньше недели. Валюшка от нее не отходит. Как я оценила ее в эти дни! Это настоящая сестра Китти, а для меня она — вторая дочь!.. Что же касается этого негодяя, то он еще смеет бомбардировать ее письмами и какими-то мольбами. Я удивляюсь его наглости, но еще более я удивляюсь глупости моей дочери: она читает эти письма и плачет.
— О чем? — спрашиваю я. — Ты должна радоваться, что мы наконец увидели его настоящее лицо.
— Я не спорю с тем, что он нас обокрал, — ответила она, — но он любит меня и все равно покончит с собой!
Она избегает разговоров со мной и все время шепчется с Валюшкой. Вот, дорогая, все наши новости. Пишите мне почаще!
Да, Валюшка в тысячу раз умнее меня!.. Она говорит, что разгадала его с первых же встреч и потому так недружелюбно к нему всегда относилась.
С ней одной я целыми часами говорю, и она все больше и больше рассказывает мне свои наблюдения над ним.
— Почему раньше ты мне этого не говорила? — спрашиваю я.
— Мне казалось, ты любишь его… Я не хотела тебя огорчать… Милая моя Валюшка, нежная моя сестренка!.. Но какой он лицемер! И зачем было ему так долго разыгрывать эту любовную комедию, ведь украсть можно было гораздо раньше и без стольких драм… Странно, что все обнаружилось именно накануне моего к нему ухода, точно судьба нарочно так подстроила! Валя все объясняет толково:
— Он вошел в ваш дом для того, чтобы завладеть не тобой, а тем, что ты имеешь. И бесился, видя, что ты не идешь на его удочку.
— Но зачем же он вскрыл себе вену и чуть не умер? — интересуюсь я.
— От злости и истерии. Умирать он не собирался и без сознания никогда не был. Я не хотела тебя расстраивать, но, когда он лежал якобы без сознания, я заметила, как он одним глазом следил за тем, кто около него стоял.
— Зачем же тогда он подарил мне свой любимый перстень?
— Чтобы своею щедростью усыпить в тебе всякое подозрение, ведь своей кражей он окупил его стоимость во много раз. Он актер, прирожденный альфонс, и подумай сама: какие данные ты имеешь, чтобы сводить с ума мужчин? Одна наша общая знакомая — я не хочу называть ее имени, — увидев тебя, прямо сказала: «Если бы у меня были такие бриллианты, как у этой рожи, то из-за меня сто певцов вскрыли бы себе вены!» Ты простодушна, ты вечно всеми восхищаешься и не понимаешь, что вокруг тебя все ищут не твоего общества, а тех ценностей, которые вы еще сумели сохранить.
Валюшка права: если он, Владимир, лгал и лицемерил, то что же тогда сказать об остальных?! И как я, дурнушка, какой я всегда была, могла поверить, что меня можно так безгранично любить? Глупец он! Неужели он не предполагал, что мы можем хватиться этой несчастной шкатулки?
И потом, в этом во всем есть одна маленькая подробность, от которой сердце мое обливается кровью и мозг сверлит противная неотвязная мысль.
В этой шкатулке лежала коробочка с моими личными детскими драгоценностями, которые он так любил сам перемывать и чистить. Среди них были самые мне дорогие: часики с амуром, подаренные мне мамой после моего первого детского в Дворянском институте концерта. Браслет с изумрудами, на котором мама выгравировала: «Киса»; некоторые вещи маленькой герцогини 80-х годов, кольцо — рубин, вырезанный сердцем, осыпанный бриллиантами, подарок тети Нэлли, и масса дорогих мне по воспоминаниям вещей.
Был случай, когда нас выследил бандит (из Рублева), он проник к нам в дом. Пил с нами чай, но когда в отсутствие мамы я хотела ему дать эту мою детскую коробочку с драгоценностями в обмен на несуществующие продукты, то он быстро отвел мою протянутую руку и сказал:
— Хорошо, это я возьму в следующий раз, когда приду. В этот же вечер он чуть не убил маму, ограбив ее, но моих вещей, которые я сама ему давала, не взял, а рука Владимира, человека, который меня целовал, не дрогнула, и он взял их…
И все-таки наперекор уму мне жаль его… Мало того, он еще дорог мне, и я не хочу предать его имя позору. Об этом никто не должен никогда узнать, мама мне дала в этом свое слово, а оно у нее есть. Бедная мама… Я так ее огорчала… Я сознаю, что мы с мамой во многом чужие, но в ней есть черты, которые я глубоко уважаю: ее бесстрашие, ее благородство. Я не слышала от нее никаких причитаний, рыданий, «охов» и «ахов», какими бы разразилась любая женщина, если бы у нее украли такие драгоценности. О Владимире она говорит без всякой злобы, но с уничтожающим презрением. Хотя это звучит невероятно, но я вижу, я чувствую, что она даже рада, что этой ценой она заплатила за его защиту. Свою замечательную выдержку она уже доказала: когда все случилось и со мной сделался припадок, ей пришлось на другой день идти ко мне на службу, чтобы сказать о моей болезни, и около детского сада в Дегтярном переулке она встретила Владимира.
Мама вела себя с ним как ни в чем не бывало и даже позволила передать мне письмо на Поварскую. Их свидание и поведение мамы совершенно ясно из письма ко мне Владимира. Между прочим, он теперь перетянул себе в союзницы мою приятельницу по службе, руководительницу детского сада, некую Анету. Вот его письмо:
