— Возьми вот, выпей, — Пенелла протянула ей вина. Она никогда не была бессердечна и безжалостна. Пенелла просто многого опасалась в жизни, но теперь, когда она каждый день могла позволить себе наедаться до отвала, она стала опасаться меньше, и, более того, сама ее память о годах, проведенных на кухне — что, казалось ей, никогда не забудется, — начала несколько тускнеть. И врожденная доброта снова стала временами напоминать о себе.
Калли не взяла предложенного ей вина. Ее умоляющие глаза поднялись к лицу Пенеллы:
— Если у вас есть милосердие в душе, помогите мне отсюда выбраться. Помогите мне выбраться на волю. Я должна увидеться с Талисом.
— Ох, не могу, — ответила Пенелла, решительно качая головой. Нет, она не собиралась лишиться всего, что значило для нее так много, только ради того, чтобы помочь этой несчастной девочке. Кто она была ей? Никто.
— Пожалуйста! Умоляю вас! — воскликнула Калли, хватая Пенеллу за руку.
— Нет! — резко ответила та, вырывая руку и пытаясь отойти, надеясь положить конец разговору.
— Вы не понимаете, что делаете, отказывая мне, — прошептала Калли. — Вы не понимаете… Талис — это моя жизнь. Он для меня все. Если у меня его не будет, тогда мне жизни не надо.
При этих словах Пенелла перекрестилась, потом сурово взглянула на нее, чтобы она не смела произносить этих грешных слов. И, немного помолчав, заговорила с ней, как старшая:
— Ты еще совсем молода, и ты не знаешь, что говоришь. Ты думаешь, что любишь этого мальчика, но любовь познается годами. Этот мужчина, которого тебе мать выбрала, хороший человек; от него у тебя будет много детей, так что…
— Если у меня не будет детей от Талиса, то ни от кого другого не надо.
— Ты представления не имеешь, что такое любовь, деточка. Выпей вина. Как возьмешь в руки своего первого ребеночка и как станешь его качать, так над теперешним разговором только посмеешься. — Но говоря это, Пенелла сама в это не верила. Перед ней был не ребенок, который тосковал о первой любви. У этой девушки в глазах была настоящая смерть.
Калли бросилась на маленькую кровать, которая стояла в комнате, подтянула колени к груди и обхватила их руками.
— Лучше бы я сгорела на пожаре в тот день, когда родилась, Я проклинаю того, кто меня спас. Я проклинаю этого человека навечно!
Пенелла вздрогнула и почувствовала, что по ее спине побежали мурашки. Трудно было сказать, верит она или не верит в силу проклятий и в то, что человека можно проклясть навечно, но если это в принципе возможно, то она знала, что эта девушка могла.
Может быть, Пенелла подумала в тот момент о спасении своей собственной души, но она больше не могла оставаться в стороне и спокойно позволять своей жестокой госпоже распоряжаться чужими жизнями.
— На вот, возьми-ка. — Она протянула Калли серебряный подсвечник (один из тех, что украла у леди Алиды). — Возьми покрепче и ударь меня хорошенько по голове. Когда я потеряю сознание, можешь убегать.
Пенелла знала, что это тоже не самый благородный способ с ее стороны, потому что если ее найдут без сознания, то всю вину взвалят на Калли. Но все же так было лучше, чем никак. Нет, жертвовать всем Пенелла была не в состоянии. Работу на кухне она помнила еще слишком хорошо.
— Ну, давай, — повторила она, видя, что Калли не в состоянии поднять руку, чтобы ударить. — Давай быстро, пока она спит. Скоро она проснется, тогда ты уже не убежишь.
Калли ударила Пенеллу подсвечником, но такой удар, разумеется, не свалил бы с ног и котенка. Но протестовать было поздно: Калли ринулась прочь из комнаты. Пенелла взяла маленький ножик для разрезания фруктов и сама сделала надрез на своей голове, у виска, чтобы все могли понять — она была не в состоянии предотвратить побег.
— Ну, поможет тебе Бог, — прошептала Пенелла, потом подошла к окну и увидела, что девушка со всех ног убегает в леса позади Хедли Холл. Пенелла горячо надеялась, что больше она никогда не увидит ни Талиса, ни Калли; она молилась, чтобы им удалось убежать.
39
Калли, не задумываясь, пробиралась по лесу к тому самому сарайчику, который они с Дороти так хорошо подготовили для того, чтобы в нем совратить Талиса. Но в тот день Талис — черт бы его побрал! — перехитрил их. Он отыскал из сарайчика выход. Если бы Калли могла предположить, что он сумеет выбраться через крышу, она бы наложила на нее сверху кирпичей.
Но о такой возможности Калли не подумала, и вот результат: она по-прежнему все еще девственница, то есть на ней можно жениться. Этому рыжему дьяволу заплатили уйму денег и уверили его, что ни один мужчина не имел его невесту. И он согласился жениться.
Калли бежала не останавливаясь. Она сделала передышку только для того, чтобы вытащить Киппи из- под юбки и засунуть за пазуху, где он и затаился. Страх и отчаяние Калли передались ему, и обезьянка не протестовала против бешеной гонки через заросли.
Когда наконец она добежала, она упала на лежанку, с которой тут же взлетела в воздух туча соломы. В этой соломе она и хотела когда-то соблазнить Талиса. Она уткнулась головой в колени и стала звать Талиса к себе. Этот способ они по-настоящему использовали только один раз, будучи маленькими детьми. Это было, когда Талис потерялся. Много раз им случалось подумать в один и тот же момент одну и ту же мысль или случайно встретиться в одном и том же месте, но они обычно смеялись над совпадением. А когда кто-то из них бывал обижен, то другой и так всегда знал что делать.
Но сейчас ради самой жизни Калли было необходимо увидеть Талиса, и увидеть его прямо сейчас. Он должен выбирать. Но это должен быть свободный выбор. Ей нужно знать, любит ли он ее больше всего на свете, включая сюда и гордость, и честь. Поэтому она не имела права рассказывать ему о том, что ее вынуждают к замужеству, потому что тогда его выбор уже не был бы свободен, он бы женился на ней из чувства долга.
В этом случае Калли всю жизнь потом мучилась бы сознанием того, что она вынудила его жениться на себе. А если он выберет ее, ничего не зная об угрозе, нависшей над ней, в этом случае ей не придется винить себя в том, что это она преступно поставила под у его будущее — возможно, блестящее. Он должен предпочесть ее всему. Он даже должен предпочесть ее своей чести!
Но несмотря на то, что все мысли Калли были заняты тем, что она звала Талиса, она все продолжала и продолжала думать, что для Талиса гордость и честь — это все. Если бы неуверенность Талиса была бы вызвана другой женщиной, с ней Калли могла бы бороться. Она стала бы носить соблазнительную одежду, украсила бы как-нибудь свои волосы. Но здесь ей нужно было бороться не с такой легкой незамысловатой вещью, как соперница, а с тем, что было в самом Талисе, что было у него в глубине души.
Очень скоро появился Талис. Он задыхался, потому что гнал лошадь во весь опор. Его меч был наготове. Он был в полном смятении, как будто сам не знал, куда он примчался и зачем — как оно, разумеется, и было в действительности.
— Чего? — закричал он, спрыгивая с лошади. Когда он убедился, что с Калли не течет ручьями кровь, что все члены ее тела целы и невредимы, страх, который он ощутил, когда в его голове раздался этот срочный требовательный зов, перешел в раздражение. — Калли, как только ты стала звать, я бросил отца. Неужели ты не понимаешь, как я выглядел? Вот только что мой отец говорит со мной, уча, как надо держать меч, а в следующую секунду я, как ошпаренный, вскакиваю на лошадь Хью и с безумной скоростью скачу куда-то. Все они, конечно, подумали, что я рехнулся.
— Талис, — произнесла Калли, вставая с лежанки. — Я хотела, чтобы мы поженились сегодня. Сейчас. В деревне есть священник, он нас обвенчает. Все уже и так думают, что мы жуткие грешники. Он будет счастлив, что мы решили пожениться и спасти свои души.
— О чем это ты? — Талис убрал меч в ножны. — Снова, что ли, пытаешься меня соблазнить? Калли, милая, я это просто обожаю, но всему же свое время! — Он уже начал поворачиваться и собрался выйти.
— Нет! — крикнула она, хватая полу его камзола. — Теперь это другое.
Он слегка улыбнулся и кивнул головой.
— Другое в каком смысле? Не такое, что ты всегда пробовала? Калли, любовь моя, ну, неужели ты
