Дубок сильно раскачивался: с обеих сторон в него лезли чекисты. На корме вдруг благим матом завопил моторист. Хлестнули выстрелы по берегу…
Кроме капитана на дубке было всего два контрабандиста (один матрос находился на отмели). Их довольно быстро скрутили. Хуже всех пришлось Алексею. Капитан оказался очень сильным малым. Он сумел вывернуться из-под Алексея и выдернуть нож. Изловчившись, Алексей поймал его за запястье и успел почувствовать на коже только твердое скользящее прикосновение стали. Молча перекатывались они в тесном промежутке между бортом и основанием мачты. Бандит норовил ударить Алексея головой в лицо, а Алексей думал только о том, чтобы не выпустить его руку, сжимавшую нож.
— Берегись, старшой!… — Марченко, наклонившись, хлопнул капитана по темени рукояткой нагана.
У того сразу обмякли руки, нож выпал, стукнув о дно дубка.
— Веревка есть? — задыхаясь, спросил Алексей, не выпуская контрабандиста.
— Есть.
— Давай сюда!
Когда капитан был накрепко связан, Алексей вскочил на ноги… Свалка на дубке началась в полной темноте. Когда она закончилась, на берегу пылали костры, освещая просторную отмель, бурые нагромождения камней и желтый, изрезанный щелями срез обрыва, на котором суетливо дрожали короткие тени.
На отмели, скорчившись, лежал человек в синем бушлате.
— Василий Сергеевич?! — крикнул Алексей.
«Убит! — вспыхнуло в мозгу. — Где Рахуба?!»
Петров, пулеметчик, стоя во весь рост на скале, что-то кричал, махая маузером и указывая в сторону обрыва. Кто-то взбирался по крутой, почти отвесной стене, цепляясь за едва приметные выступы. Это был Рахуба. За ним, изрядно отстав, лез Гурченко — чекист, зажегший костры на берегу.
С носа дубка, который во время свалки раскачался и немного отошел от берега, Алексей прыгнул на отмель.
— Держи его, Гурченко, не дай уйти! — закричал он.
Рахуба был весь на виду, раскоряченный на отвесной стене, ярко освещенный пляшущим светом костров. Держась за куст, свисавший с верхнего края обрыва, он стоял одной ногой на узком каменном выступе, а другой нащупывал опору для толчка.
— Сейчас я его сниму! — крикнул Петров.
Алексей хотел было остановить его: «Не стреляй, живого возьмем!» — «о не успел: грохот тяжелого маузера раскатился по берегу, гулко громыхнул в оползнях.
Рахуба выпустил куст, запрокидывая голову, на мгновение застыл на месте, потом что-то осыпалось у него под ногами, и, выгибая спину, он полетел вниз мимо прижавшегося к стене чекиста.
Когда Алексей подбежал, Рахуба был уже мертв. Он лежал навзничь, с открытыми глазами и судорожно разинутым ртом.
— Эх, перестарался Федька! — проговорил спрыгнувший с обрыва Гурченко. — Готов!
— Обыщи его! — сказал Алексей и бросился назад, к Инокентьеву.
Царев и мокрый до пояса Марченко осторожно переворачивали его на спину. Инокентьев глухо, мучительно стонал.
Алексей опустился на корточки:
— Что, Василий Сергеевич?…
Инокентьев не ответил. Изо рта у него текла кровь.
— В живот он ему стрелял, гад, — проговорил Царев, — прямо в упор через карман. Он и сделать ничего не успел… Наверх надо нести, в машину.
— Растрясет его по дороге, — заметил Марченко. — Не доедет.
Алексей оглянулся. Чекисты подтягивали к берегу дубок, на котором по-прежнему работал мотор. Опять становилось темно: сухой бурьян, политый керосином, быстро догорал. Подошел Гурченко с фонарем.
— Кто в моторе смыслит? — спросил Алексей.
— Я, — сказал Петров. — А что?
— Дубок сможешь довести до Одессы?
— Чего ж мудреного.
— Тогда повезете морем, — сказал Алексей. — Ну-ка, взялись!…
Инокентьева подняли с земли и перенесли на дубок. От боли он потерял сознание.
Оттащив к мачте связанных контрабандистов, уложили Инокентьева на широкую банку в передней части суденышка.
— Можете ехать, — сказал Алексей Петрову. — Марченко, бери Царева и Нилова, останетесь караулить оружие.
— А ты?
— Я на грузовике поеду. Встречу их на Карантинной пристани…
Он слез на берег, подождал товарищей, и они втроем столкнули дубок с отмели.
Затрещал мотор. Суденышко плавно отошло от берега, развернулось и начало отдаляться. Исчезло во мраке. Только два сигнальных фонаря еще долго мерцали вялым, неярким светом.
— Довезут или не довезут? — проговорил Царев.
Никто ему не ответил. Алексей дряхнул головой:
-— Ну все. — Он провел ладонью по лицу. — Пойду. Этого, — он кивком указал на Рахубу, — прикройте чем-нибудь. Никого близко не подпускать
— Понятно!
— Пока…
И, чувствуя внезапную тяжелую усталость во всем теле, медленно пошел к обрыву.
ЛИКВИДАЦИЯ
Инокентьев умер в больнице как раз в тот день и час, когда завершилась эта нелегкая операция.
Именно завершение ее оказалось наименее сложным делом, хотя подготовка доставила немало волнений и чекистам, и… Шаворскому. Причем волновались они по одной и той же причине: соберутся или не соберутся на совещание атаманы.
Атаманы собрались — пятеро из шести приглашенных. Не приехал один Заболотный. У «лесного зверя» было поистине звериное чутье…
Из-под Бирзулы заявился атаман Гулий, бывший сподвижник самого пана Петлюры. Среди бандитов украинского националистского толка он считался одним из самых ярых.
Крупной фигурой среди самостийников был и гость из Подолии атаман Палий, служивший когда-то в армии гетмана Скоропадского. В Одессу он приехал по железной дороге с документами уездного землемера.
Вообще надо сказать, документы у всех приехавших были отменные, настоящие документы, не «липа» какая-нибудь: на подлинных бланках, с печатями. Поставлял документы Лежин, и это было последнее, что он успел сделать для Шаворского…
Рядом с двумя «столпами украинского национализма» скромнее выглядели атаманы Солтыс из Ольгополья, краснолицый низколобый бородач, и щеголеватый, сравнительно молодой еще Панас Киршуло, чья банда моталась в Приднестровских степях. Ища сочувствия у населения, оба ратовали за самостийную Украину, но на самом деле никаких таких особых убеждений не имели.
За Солтысом укрепилась почему-то насмешливая кличка «Хабарник», а Панас Киршуло был известен главным образом тем, что имел жен почти в каждой деревне, которую посещал. Время от времени какая- нибудь из жен наведывалась к другой в гости, била стекла в хате соперницы, и, выдрав друг у друга по клоку волос, они расставались, так и не поделив любвеобильного атамана. А слухи об этих сражениях потом долго
