— Знаешь, — резко сказала я, — я тоже слышала, как мой отец говорил это, дескать, они собираются устроить свадьбу между нашими семьями. Это очень поможет торговле. Но раз уж ты болтаешь об этом, поговори со своим отцом об одной из моих сестер, а не обо мне.
— Что? Ты не хочешь выйти замуж? — Улыбка его погасла. — Или у тебя есть другие претенденты?
Я недоуменно уставилась на него:
— Нет, конечно нет. Просто ты не хочешь жениться на мне, вот и все.
— Я не хочу?
— Нет. Ты хочешь одну из моих сестер.
— Я?
— Да. Они пониже ростом, полюбезней, посимпатичней — и говорят ласковей.
— А танцевать они умеют?
Я задумалась.
— Нет. Здесь они ужасны.
На губах его снова заиграла застенчивая улыбка:
— Тогда я хочу тебя.
— Ты безумец. Ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты ничего обо мне не знаешь.
Конечно, в те времена большинство людей почти ничего не знали о своих суженых. Удивляла его убежденность в том, что мы можем быть вместе.
— Это неважно. Могу только сказать, что это именно ты. Разве ты сама не чувствуешь?
Наши глаза встретились, и я ощутила пробежавшую по телу дрожь, словно столкнулась с чем-то, размерами и мощью превосходящим нас обоих. На мгновение я позволила себе представить, что этот мужчина из столь высокоуважаемой семьи способен мной заинтересоваться. Это было пьянящее чувство, и дело тут не только в девичьей чести. Ощущение рождалось от того, как он смотрел и как говорил со мной, словно я была ровней ему или даже выше по положению. Между нами возникло что-то, влекущее меня к нему, и это меня смущало.
— Ты ничего обо мне не знаешь, — тихо повторила я пересохшими губами.
Его робкая улыбка стала смелее.
— Я знаю достаточно. Я знаю, что ты танцуешь и что ты шустрая — слишком шустрая, как считает мой отец. И еще я знаю, что твоей семье заказан вход в пекарню Лаиса, потому что ты назвала его дочь…
— Это была не моя вина, — быстро вставила я.
Тут нас заметил мой отец. Я помахала ему, и он поманил меня нетерпеливым жестом.
— Меня зовет отец.
Кириакос искоса посмотрел в ту сторону и сразу отвернулся. Если я была известна благодаря своему острому языку, то мой отец имел куда более грозную репутацию, и как бы ни был влюблен и смел Кириакос, он пока не решался предстать перед ним.
— Я попрошу моего отца поговорить с твоим.
Шутки в сторону — теперь Кириакос был совершенно серьезен. Но дело не только в этом. Он смотрел на меня так, как никто и никогда прежде. Меня бросило в жар, потом в холод и снова в жар. Я вся трепетала. Я не могла отвести от него глаз.
— Это не ради торговых дел?
— Нет. Это ради тебя и меня. Ты — именно та.
Я уставилась на него, не находя, вопреки обыкновению, слов. Теперь я была потрясена скорее этим бурлящим во мне сумасшедшим чувством, нежели его нелепым предложением, о котором даже заикаться не следовало без согласия наших семей. Потом я узнала, чего ему стоил этот разговор. Он не был склонен к длинным речам и решительным поступкам. Как правило, он мало говорил, выражая свои мысли и чувства взглядами, музыкой, а позже… когда мы поженились, любовными играми.
— Послушай, — сказал он, вдруг заволновавшись, поскольку неправильно истолковал выражение моего лица и молчание. — Я кое-что накопил. Мы сможем купить хороший домик. Тебе больше не придется жить с такой уймой народу. Я буду часто уезжать, но ты, наверное, сможешь вести дела не хуже, чем я. На хлеб я всегда заработаю, а еще мы сможем позволить себе служанку или ты научишься…
— Заткнись, — сказала я.
— Что? — уставился он.
— Просто заткнись. Ты зря теряешь время. Иди и скажи своему отцу, чтобы поговорил с моим. И… я умею печь хлеб.
Он с трудом перевел дыхание:
— Ты уверена?
— Про хлеб? Да, я уверена.
На лице его постепенно расцвела улыбка и взгляд потеплел. У меня участился пульс, и я улыбнулась в ответ. Слова больше были не нужны. Мой отец снова позвал меня, и я побежала к нему.
Вспоминая все это и размышляя о том, что у меня сейчас происходит с Сетом, я задумчиво смотрела в окно и заметила Джоди, вышедшую за почтой.
— Эй! — окликнула я Бастьена. — Я хочу с ней поздороваться.
Я выбежала из дома и помахала, получив в ответ ее прекрасную широкую улыбку. К моему изумлению, она даже обняла меня.
— О-о! Я так рада вас видеть. Как поживаете?
Мы обменялись несколькими шутливыми замечаниями, а потом она взволнованно схватила меня за руку:
— Вы заняты сегодня? Не хотите сходить в торговый центр?
Как ни удивительно, идея показалась мне заманчивой. Куда более заманчивой, чем слушать жалобы и стоны Бастьена.
— Конечно.
— Здорово. Пойду скажу Дейне.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Когда через несколько минут я зашла в дом сообщить новость Бастьену, он отнесся к участию Дейны в походе по магазинам куда лучше, чем я.
— Потрясающе! Больше времени для…
— Ей-богу, если скажешь что-нибудь о разведке, я тебя выпорю. Я иду исключительно за одеждой.
— Ладно. Но это блестящая возможность, сама понимаешь. Ты сможешь у нее что-нибудь выведать. Глядишь, и за меня словечко замолвишь. Как-нибудь. Где-нибудь. Мне это очень нужно. Но смотри, чтобы это… не послужило во вред.
— Я уж сама разберусь, ладно? Я врубаюсь в ситуацию и помогу тебе.
Лукавая улыбка озарила его лицо или, вернее, лицо Митча:
— Пока ты в деле, может, стоит освежить свои женские связи.
— Что ты имеешь в виду?
— Как-нибудь обрати внимание на своих ближайших подруг. Не думаю, что тебе по душе бабское соперничество.
Я вытаращила глаза, но тут как раз появились Джоди и Дейна. Они доставили меня в умопомрачительный торговый муравейник в паре миль от дома. Я представить себе не могла, что такое пространство можно забить товаром. У нас в Сиэтле есть несколько торговых центров, но ничего подобного этому.
Ходить по магазинам с Дейной оказалось отвратительно, как я и ожидала. Она косо смотрела на недостаточно одетых тинейджеров и разговаривала с черной продавщицей высокомерным тоном. Но,
