приближаюсь к опасному пределу. Теперь и мне необходима доза к утру. А значит, снова надо ждать сновиденного гостя…
Набравшись сил, Тауни смогла привести себя в порядок.
— Спасибо, Джорджина! Ты лучше всех!
Бросилась меня обнимать, я отскочила.
— Не надо… иди лучше перепихнись наконец.
В этот момент в дверь сунулся Даг с каким-то вопросом. Но вроде бы не услышал, к счастью, моего напутствия. При виде Тауни глаза его округлились. И я поспешила ее выпроводить, предупредив, чтобы не забывала, о чем мы говорили.
— У нее есть парень? — спросил Даг, таращась вслед.
— Нету, — ответила я. — Ни одного. Очень уж разборчивая.
После работы пришлось поездить еще по собственным делам. Когда я добралась наконец до Сета, он лежал на диване с ноутбуком.
— Привет, Фетида, — сказал он, отложил ноутбук и сел.
— Привет.
Я села рядом. И некоторое время мы смотрели друг на друга молча. Не то чтобы сердито, но и не слишком нежно. Скорей, задумчиво, пытаясь понять, что у другого на уме. Потом он потянулся к вырезу моего свитера, и я вздрогнула. Сет взялся за цепочку, на которой висел его подарок. Вытянул кольцо наружу, провел пальцем по дельфину.
— На шее носишь? Как школьница?
— Ну да. Мы ведь еще и до любовных игр не дошли…
Он улыбнулся, выпустил кольцо и погладил меня по щеке.
— Увы, — вздохнул Сет, — что-то многовато мы стали ссориться, правда?
— Да. — Я откинулась на спинку дивана. — И даже уже не из-за секса.
— Я заметил. Это однообразие виновато.
— Однообразие?
Он пожал плечами.
— Ты же понимаешь. Рутинный ход событий. Мы вместе. Доверяем друг другу. Общаемся. Любовь не всегда — борьба с роковыми силами, пытающимися нас разлучить.
«Если только, — подумала я, — не принимать во внимание разницу между продолжительностью жизни смертных и бессмертных».
Почему меня так мучил страх за жизнь Сета в последнее время, я и сама не знала. Когда начали встречаться, понимала, конечно, что эта проблема существует, но только умом. Теперь же страх засел глубоко внутри. И то, что Сет был ранен, не способствовало избавлению от него. Кстати, о ранении…
— Я так и не поблагодарила тебя, — сказала я.
— За что?
— За то, что рискнул ради меня жизнью.
— Но ты…
— Ладно, ладно. Не будем в сотый раз. Умно или глупо ты поступил — неважно, главное, что храбро. И… и спасибо тебе за это.
Сет накрыл мою руку своей.
— Не за что меня благодарить.
Я встала.
— Ну, теперь, когда с сантиментами покончено, давай займемся делом. Раздевайся.
— Дел… — начал Сет. — Как раздеваться?
— До трусов.
— Мы, что же, дошли до любовных игр?
— Хватит вопросов. Раздевайся.
Я отправилась в кухню, взяла там кое-что, остальное достала из сумки, которую привезла с собой. Когда вернулась, Сет уже сидел на диване в одних боксерских трусах. Сереньких, фланелевых. Прелестно. Я поставила на пол тазик с теплой водой, присела рядом. И принялась макать туда губку и протирать Сету ступни.
Некоторое время он молчал. Потом спросил:
— Репетируешь евангельский сюжет? Кажется, там тоже кто-то омывал Иисусу ноги.
Смочив губку в очередной раз, я двинулась выше.
— Не волнуйся, — сказала я. — Превратить эту воду в вино я не потребую. Пока не закончу, во всяком случае.
И начала протирать икры. Не слишком мускулистые, с рыжеватыми волосками.
— Обычай омовения ног — старше Евангелия. Существовал у множества народов задолго до Нового Завета. Омывали ноги обычно царям, великим полководцам.
— Ты омывала ноги царям и полководцам? — шутливо удивился он.
— Да.
— Ого. Вот уж не думал, что окажусь в такой компании.
Я улыбнулась.
— Напрасно. Поэты и барды пользовались уважением не меньшим. И обращались с ними соответственно.
— О, добрые старые времена… Сейчас если нам заплатят — и то уже хорошо.
Я со всей осторожностью обтерла раненое бедро.
— Да. Но зато и голову не отрубят, если сочинение не понравится.
— Ты рецензий на мои книги не читала…
— Читала, но только хорошие.
Протерев обе ноги, я бросила губку в тазик, отодвинула его. Сет приподнялся было, но я велела сесть обратно.
— Это не еще не все.
Взяла бутылочку массажного масла, которую принесла с собой, плеснула немного в ладонь. Запахло миндалем.
— Я тебя всего лишь вымыла.
И с той же неспешностью принялась втирать масло, снова начав со ступней.
Омовение — чувственный процесс, но умащение чувственней вдвойне. Если не втройне. Подшучивать друг над другом мы перестали. Сет, затаив дыхание, следил за движениями моих рук, и, заглянув ему в глаза, я увидела в них не только удивление и возбуждение. Но и любовь… такую сильную, что невольно отвела взгляд. Английским языком он владел в совершенстве, но порой это искусство не шло ни в какое сравнение с тем, что он говорил мне глазами.
Покончив с ногами, я залезла на диван и занялась спиной и грудью. Массаж я умела делать не хуже, чем танцевать. Знала, где какие группы мышц находятся и как их следует разминать. Над Сетом пришлось поработать основательно, так он был напряжен и негибок — то ли от сидячего образа жизни, то ли от пережитого стресса. А может, от всего сразу.
Наконец я закончила. Он, не боясь перемазать маслом ни меня, ни диван, тут же откинулся на спинку и притянул меня к себе. Я прижалась щекой к его гладкой, скользкой груди, благоухавшей миндалем.
— Ах, Джорджина… — вздохнул он. — Хотелось бы мне ответить тебе тем же.
— Я притворюсь, что ответил.
Он снова вздохнул.
— Ненавижу притворство.
— Угу.
— Я не шучу. Вправду ненавижу.
Сет сказал это так горячо, что я вздрогнула. Подняла голову.
— Ты в порядке?
— Да… разве что, — он покачал головой, — немного разочарован.
