Лондон, Примроз была уверена, что этот талант и здесь сослужит ей хорошую службу. Она надеялась найти такие магазины, где можно купить дешево самое лучшее. Расходы она планировала аккуратно и хорошенько продумав. Маленькую сумму, в которую им надо было уложиться, она поделила на недели и решила не тратить ни пенса больше. Но, увы! В городе она столкнулась с проблемами, которых не знала раньше. До сих пор она знала только честных торговцев. Но теперь сестры имели несчастье поселиться в доме, где честность не была в ходу. Миссис Дав запросто могла стащить что-нибудь у девочек, и при этом никогда не призналась бы даже самой себе, что она воровка. Просто она не считала за воровство взять их уголь вместо своего – конечно, по ошибке. Она не считала воровством, готовя им мясо по воскресеньям, вначале вскипятить его и из этого бульона сварить отличный суп для многочисленных, голодных, маленьких Давов. Она не считала воровством оплатить часть булок, съеденных ее детьми, деньгами Примроз, а также не считала зазорным подливать воды в молоко, которое покупала для Мэйнуерингов, И ко всему прочему она не считала воровством не отдавать долгов. Примроз не прожила и двух недель в доме миссис Дав, как у нее стали просить то шесть пенсов, то полкроны, то шиллинг, то два. Как правило, она «отдавала» деньги примерно так:
– Если можно, мисс, я хотела бы отдать вам мой маленький долг. О господи! Я была уверена, что у меня есть полкроны в кошельке, но забыла, что Дав взял их, когда пошел на работу сегодня утром. Пожалуйста, мисс Мэйнуеринг, возьмите полтора шиллинга в счет долга. Остальное я отдам через час-другой. Это будет удобно?
Конечно, это было удобно для миссис Дав – вычеркнуть полкроны долга как погашенные и удивленно уставиться на Примроз, если та отваживалась попросить вернуть невыплаченный долг.
Но самым удивительным было то, что миссис Дав искренне считала себя честнейшим человеком. Возможно, если бы девочки имели дело только с ней, они смогли бы как-то бороться с ее плутовством. Но, увы! Увы! Если миссис Дав хоть считала себя честной, ее супруг даже не претендовал на это прекрасное качество. Бедная Примроз не догадывалась, что потеря пяти фунтов, которая принесла ей столько горя и даже добавила ранней седины в ее золотистые волосы, – дело рук Дава. Он явился на чердак, когда девочек не было дома, спокойно открыл сундук, ловко и аккуратно перерыл вещи, нашел единственную купюру и взял ее!
Когда девочки обнаружили пропажу, Дав негодовал больше всех. Он обсуждал с ними кражу, искал деньги в сундуке в их присутствии, сказал, что у него есть кузен-детектив, которого он попросит выследить вора, и в то же время клянчил у «юных леди» десять шиллингов, ссылаясь на свою бедность.
Хотя девочки и понимали, что не получат своих денег обратно, они все же считали, что Дав проявил некоторую доброту и участие к ним, и никак не думали, что пять фунтов перекочевали в его карман.
В результате бедная Примроз, несмотря на все усилия, к Рождеству, когда дни стали холодными и короткими, осталась почти без денег. Конечно, вскоре должно было прийти ее квартальное пособие, но за несколько дней до этого она разменяла последний фунт. У нее, правда, было то, о чем забыли ее сестры, и о чем, к счастью, не знал Дав, – письмо от мистера Дэйнсфилда. Она его не открывала и держала подальше от посторонних глаз. Ни за что она бы его не вскрыла – нет, нет, этот конверт был отложен на время великой нужды. Примроз лелеяла надежду, что этот черный, страшный час никогда не настанет, и она сможет вернуть конверт в целости и сохранности щедрому дарителю. В эти мрачные дни накануне Рождества она крепилась изо всех сил и сидела с утра до ночи за работой, расписывая фарфор. Она достигла больших успехов в этом искусстве, но, увы! – ее изделия не продавались. Мистер Джонс, учитель Примроз, хвалил ее изделия, однако пока их никто не покупал.
К сожалению, Джесмин переносила их теперешнюю жизнь гораздо тяжелее, чем старшая сестра. Она была из тех натур, которые раскрываются с лучших сторон при солнечном свете. Холодные ветры испытаний чересчур остро ранили это нежное, теплолюбивое создание. Джесмин по самой своей природе не могла переносить бедность. Она родилась в Италии, и что-то от итальянской живости и любви к легкой жизни и красоте, казалось, всегда витало вокруг нее. Она была талантлива. При определенных условиях ее талант мог сделать ее знаменитой. Но выносливой она не была. Тогда как Примроз терпела и боролась, Джесмин могла умереть.
Младшая сестра была слишком мала, чтобы остро реагировать на изменения жизненных обстоятельств, если только ее не разлучали с Примроз и Джесмин. Она, пожалуй, единственная из трех не изменилась с переезда в Лондон. Но хотя настроение Дэйзи оставалось бодрым и ее не мучили заботы и не слишком удручало свинцовое небо и сырые от тумана комнаты чердака, ее маленькое тело страдало от холода и непогоды. От лондонских туманов она простудилась, кашляла и теряла аппетит. Старшие сестры, однако, не считали ее болезнь тяжелой, и только мисс Эгертон находила все большее сходство между Дэйзи и своей младшей сестрой Констанс.
Все меньше дней оставалось до Рождества, а сестры пока не находили своего места в жизни. Они не были сломлены, но даже Примроз устала повторять, что в новом году солнце осветит их лондонскую жизнь. Ежеквартальная помощь от мистера Дэйнсфилда всегда приходила в первый день месяца. Первого декабря, ожидая желанное письмо с его еще более желанным содержимым, девочки позволили себе более вкусный завтрак: они съели кресс-салат. Примроз и Джесмин положили по сардинке на хлеб с маслом, а для Дэйзи, что бы ни случилось, всегда было свежее яйцо, которым она делилась с Пинк. Кошка была разборчива и предпочитала верхушки от яиц. Во время завтрака вошла мисс Дав и вручила Примроз письмо. Перед этим она сочла нужным внимательно изучить надпись на конверте, обратила внимание на название почтового отделения, откуда было послано письмо, и на марку на конверте. Под предлогом разговора с Джесмин она медлила покидать комнату, наблюдая за лицом Примроз, вскрывающей конверт.
– Это от мистера Дэйнсфилда, Примроз? – воскликнула Джесмин. – Извините, миссис Дав, нет, мне не очень понравился рассказ в новом номере «Даунфолла».
Миссис Дав имела привычку говорить подчеркнуто вежливым тоном, если чувствовала себя уязвленной. Сейчас она произнесла достаточно язвительно:
– Не следовало и ожидать, что мнения юной леди и умудренной опытом женщины совпадут. Не стану мешать вам читать свежие новости от оставленных вами друзей.
С этими словами миссис Дав повернулась и покинула комнату, мягко затворив за собой дверь.
– По-моему, эти чердаки становятся слишком наглыми, – сказала она Даву, спустившись вниз. – Я принесла им сейчас письмо, и – боже мой! – они даже не взглянули на меня, хотя я с таким трудом, запыхавшись, одолела лестницу. Даже не сказав «спасибо, миссис Дав», все трое уставились на письмо, будто съесть его собирались. Когда я вчера попросила у них в долг пустяковую сумму, чтобы заплатить сапожнику за ботинки Томми, мисс Мэйнуеринг сказала вежливо, но твердо: «У меня нет денег, миссис Дав». Господи, сколько я делаю для этих девочек. И всякую тяжелую работу, и полезные советы даю, и книжки приношу почитать, чтобы они учились уму-разуму, и вот вся их благодарность. Как думаешь, Дав, может быть, отказать им от квартиры?
– Ни в коем случае, – ответил Дав. – Запомни мои слова, миссис Дав, моя голубка: если их так взбудоражило письмо, значит, в нем деньги. Прогнать таких милых, благородных, достойных юных леди! Скорее всего, там денежный перевод, в этом конверте, и не будь я Дав, если я не загляну в него!
