все равно заявлял, что любишь меня. И я была так счастлива, но боль была сильнее… и у меня не оставалось выбора, кроме как говорить тебе каждый раз вот это.
С губ Моги-сан срываются слова, которые, да, я слышал уже много-много раз.
– «Пожалуйста, подожди до завтра».
Мое сердце сжимается.
Все это время ее слова больше всего ранили ее саму – гораздо сильней, чем меня.
Но почему же тогда она не покончит с «Комнатой отмены»? Ее любовь так и останется безответной. Даже если это не единственная ее цель, она же явно страдает.
– Кадзу-кун… ты понимаешь? Это ты виноват, что мне больно. Все ты, ты, тыыы виноват.
– Что за ерунду ты тут несешь? – раздраженно вмешивается Мария. – Что за безответственность. Ты просто перекладываешь ответственность за свою боль на Кадзуки, потому что не можешь больше терпеть пытку твоей собственной «Комнатой отмены».
– …Нет! Это Кадзу-кун виноват, что мне больно!
– Ты можешь думать что хочешь. Но Кадзуки так не думает. Он тебя даже не помнит. Кадзуки сохранял свои воспоминания исключительно ради своей собственной цели. Вовсе не ради твоего гнилого сердца.
– Откуда… откуда тебе-то это знать?!
– Откуда, спрашиваешь?
Мария выпрямляет спину и усмехается.
– Ответ прост, – небрежно продолжает она затем. – Видишь ли, я следила за Кадзуки Хосино дольше, чем кто-либо в этом мире.
– Что…
Услышав эти ядовитые слова, Моги-сан смотрит потерянно.
Она пытается что-то возразить, но лишь открывает и закрывает рот, не в силах выдавить ни слова.
Я тоже закрываю рот, но по другой причине. В смысле, мне неловко, когда кто-то говорит такие вещи! Серьезно.
– Н-нет, я следила за ним ровно столько же…
– Твое время пустое, – совершенно нелогично отрубает Мария, затем добавляет: – Или ты сама не видишь, насколько пустое твое время? Просто посмотри, чего ты добилась. Посмотри на себя в зеркало. Посмотри на свои руки. Посмотри на пол перед собой.
На лице Моги-сан запекшаяся кровь, скоро она станет черной.
В руке Моги-сан кухонный нож.
У ног Моги-сан труп Коконе.
– Пожалуйста, возражай сколько хочешь. Настаивай, что ты следила за Кадзуки так же долго, как и я.
Моги-сан, похоже, в шоке; она опускает глаза.
Я не в состоянии сказать ей что-либо.
– …Хех, хе-хе-хе. Ты следила за Кадзуки Хосино дольше, чем кто-либо в этом мире? Допустим. Наверно, так и есть. Эхе-хе-хе, только что с того? Почему это должно имеет какое-то значение?
Она хихикает, по-прежнему глядя в пол.
– Пфф, мне жаль тебя. В итоге ты все-таки сломалась.
– В итоге?.. Хе-хе… о чем это ты?
Она направила нож на Марию, все еще не поднимая глаз.
– Ты думаешь, я была в своем уме изначально?
Наконец она поднимает голову.
– Дай-ка я расскажу тебе одну занятную вещь, Отонаси-сан! Любой, кого я убиваю, исчезает из этого мира!
Ее лицо бесстрастно, как всегда.
– Поэтому это не имеет значения! Не важно, сколько ты следила за Кадзу-куном, если ты все равно исчезнешь!
Моги-сан сжимает рукоять ножа и бросается на Марию. Я рефлекторно выкрикиваю имя Марии. Но та лишь со скукой в глазах смотрит на Моги-сан, похоже, происходящее ее нисколько не озадачивает. Она с легкостью перехватывает руку, держащую нож, и одним движением выкручивает ее.
– Угг…
Их разница в силе очевидна. Настолько очевидна, что мне неловко, что я выкрикнул имя Марии.
– Прости. Я, знаешь ли, выучила все основные боевые искусства. Прочитать твои неловкие движения не труднее, чем выкрутить руку младенцу.
Кухонный нож вываливается из руки Моги-сан и со стуком падает на пол.
Обезоруженная Моги-сан обалдело смотрит на нож.
– … Не труднее, чем выкрутить руку младенцу?.. – шепчет Моги-сан, не отрывая взгляда от ножа.
– …А-ха-ха-ха.
По идее, ей должно быть больно, но, тем не менее, Моги-сан улыбается.
– Что смешного?
– «Что смешного», она еще спрашивает! Аха… ха-ха, ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
Она смеется во весь рот. Только ее окровавленное лицо совсем не выглядит смеющимся. Она смеется, но уголки рта не приподняты. Глаза не прищурены слегка, а, наоборот, широко распахнуты.
Глядя на это зрелище, Мария морщит лоб.
– Ну разумеется, смешно! Ведь ты сравнила захват моей руки с выкручиванием руки младенца! Не кто-нибудь, а ты! Ты, Ая Отонаси! Просто шедевр! Уж если это не шедевр, то что тогда?!
– Совершенно не понимаю, что здесь такого забавного.
– Правда? Ну тогда скажи, т ы м о ж е ш ь р е а л ь н о в ы к р у т и т ь р у к у м л а д е н ц у?
Я по-прежнему не понимаю, почему ей смешно.
Но у Марии, похоже, нет слов.
– Ну ладно, ты меня схватила. Просто прекрасно. Поздравляю. И? Какая там у тебя цель была?
– …
– Я знаю. Я ведь уже кучу раз слышала. Твоя цель – покончить с этим зацикленным миром, да? Захапать «шкатулку», да? И что ты ради этого собираешься сделать? Тебе надо всего лишь убить меня, и все кончится, верно?
– …Верно.
– Я знаю, что ты владеешь всеми этими боевыми искусствами, Ая Отонаси! Ты сама мне это говорила! Почему же ты… почему же ты ведешь себя так, словно ты меня обхитрила? Разве не смешно? Ты думала, я этого не знаю, или что? Вот ведь неловкость какая! Неловкость, да? Послушай-ка… Я возвращалась в прошлое столько же раз, сколько и ты, поняла? Я отлично тебя знаю! Ты обезоружила меня. Ты держишь мою руку. И что?..
Моги-сан снова смотрит серьезно. Следующие слова она произносит очень тихо.
– Ч т о т ы с о б и р а е ш ь с я д е л а т ь с о м н о й д а л ь ш е?
– …
Мария молчит.
– О добрая, добрая Отонаси-сан. Ты, неспособная меня убить. Ты, неспособная причинить мне боль. Ты, неспособная даже кость сломать. Ты, такая элегантная, не признающая насилия, ты можешь выкрутить руку ах-какому-слабому младенцу? Нет. Ты не можешь. Конечно же, ты не можешь.
Понятно. Вот почему Мария все время проигрывала.
Если насилие – единственный выход, Мария бессильна. И Моги-сан это знает.
– Подумай хоть разок. Тебе не кажется, что у меня была уже уйма шансов убить и «отменить» тебя? Знаешь, почему я этого не делала, хотя ты мне явно мешала? Ну, во-первых, очень удобно, что ты выручаешь меня при аварии! Но это еще не все. Я заметила еще в первый раз, когда ты узнала, что «шкатулка» у меня, но не смогла меня прижучить.
