за семь лет! Кто они теперь для дяди Сережи и тети Агаты? Самые родные люди, самые близкие. И ровня во всем. Вот так. И все правильно.
Смешно сказать — семь лет назад вот эта дачка казалась Игорю чудом из чудес, богатством, символом процветания. А потом стал думать — ерунда, дачка у дяди Сережи хиловатая, люди совсем по-другому живут. И снова свою глупость показывал. Только теперь и понимает Игорь. Не богатство эта дача, не бедность, а признак разума. Дача в самый раз, никакую другую умный человек в кооперативе заводить и не должен, тут забора нет, чужих глаз полно. А так все скромно и достойно. Мудрый мужик дядя Сережа.
Для себя Игорь планировал иначе. Надо купить не дачу, а частный дом в дачном районе. И там уже оборудовать все по высшему классу. Даже сауну. Все можно, были бы деньги да желание. Но пару лет придется, конечно, обождать, тут Марина права.
С внезапным раздражением вспомнил Игорь про Степу. Степа — и тут Марина тоже оказалась права — становился проблемой. Никаких доводов не слушал, злился, пил, а спьяну мог нагородить такого — не расхлебаешь…
Что делать со Степой, Игорь не знал, зато знал, что машину надо брать уже сейчас. Без тачки — как без рук. Хотя покупать надо тонко, одолжить немного. Хоть у дяди Сережи взять пару тысяч на всякий случай.
— Не скучаешь?
Аж присвистнул от удивления: в черных блестящих брючках “диско” — и когда только купила, ничего про них не знал, — в красной американской кофте, в черных “лодочках” лакированных, косынку сняла — прическа люкс, не зря Юлик столько дерет, знает свое дело. Вышла жена — экстраультрасупершик! Игорь улыбался молча, и она ему улыбалась, довольная. Конечно, не в “фирме” дело и не в том даже, что все у нее на месте, все как надо, не в том дело, что в тридцать ей редко кто двадцать пять даст, а дело все в том, что это жена — г на все времена. Мариша, женуля, роднуля, кореш, умница…
Первые годы буквально тряслись над каждой копейкой — ничего себе не позволяли. Но без скупости. На хорошие вещи Марина денег не жалела. Бережливая, но не жадная. И что главное — по характеру она домашняя, прямо кошка, дом для нее — все. Когда квартирку эту выменяли, она ее по плиточке кафельной, по парке-тинке вылизывала. Но знает — жить все равно с людьми. Помнит про это. И в поликлинике ею не нахвалятся, что ни праздник — премия, и все Марина Петровна, Марина Петровна.
На аллее послышались шаги, Игорь лениво поднялся навстречу гостям. Но были это не гости совсем, а, наоборот, — сам хозяин. Сергей Палыч, дядя Сережа. Ручки коротенькие раскинул, подкатился колобком, и тут они обнялись. Крепко. И почувствовал Игорь — хоть дядя и непростой человек, но это все искренне, уважает он Игоря, а это покрепче родства!
— Ну-к скажи свое веское, — отстранился дядя Сережа, достал из кармана пакетик, таинственную мину состроил.
Игорь зашуршал бумагой. На ладони оказалась небольшая деревянная коробочка. Открыл — ожерелье из темно-красных камушков.
— Гранаты, — сказал дядя Сережа. — Семьдесят пять рублей камешки.
Игорю стало неловко. Он изобразил восхищение, а сам подумал, что даже и неприлично цену называть, да и цена-то ерундовая.
— Ты брось, — улыбнулся дядя Сережа. — Камни как камни. Ты на коробочку посмотри. Понюхай.
Игорь удивился.
— Понюхай, понюхай. — Сергей Палыч был серьезен.
Запах оказался слабым, но приятным.
— Чуешь? Палисандровое дерево, ручная работа. Этой коробочке сто пятьдесят лет, знающий человек принес. Так что береги коробочку.
С этими словами Сергей Палыч крепко прихлопнул Игоря по плечу, широко улыбнулся. И понял Игорь, что купили его сильно, далеко ему все же до дяди Сережи, учиться еще надо.
— А что я без цветов, так объяснишь потом Марише — тут на коробочке цветочек вырезан. Камни — от моих, а цветочек — от меня.
И снова обнял Игоря за плечи — уже ласково, и Игорь от души обнял, его в ответ. И снова все понял дядя Сережа, подтолкнул шутливо:
— Веди к имениннице!
Увидев мужа на повороте дорожки, тетя Агата крикнула еще издали:
— Ты Машке сказал, когда быть?
— К трем. А что, нет ее?
— Нет.
— Ничего. Придет, — успокоил жену Сергей Палыч, направляясь с веранды в комнату — переодеться.
— И вот всегда так, — недовольно замотала головой тетя Агата. — Все время так: я ее жучу, а он балует. Вы правильно, не спешите с детьми, — ласково обернулась она к Марише. — Пока маленькие, намучитесь с ними, да ты и сама знаешь. А уж вырастет — вовсе никаких сил нет. Здоровая девка, а помощи в доме ни на грош.
— Вам еще жаловаться! — Игорь уселся на веранде в плетеное кресло, вытянул ноги в белых отглаженных джинсах. У тети Агаты слово зря не скажется. Вон как Марина в лице изменилась: и уколола ее тетка, что детей до сих пор нет, и напомнила, что из милости тут жила, за Машкой присматривала…
— Маша у нас и красавица и умница. — Игорь этими словами тетку призывал к порядку, стыдил — сколько ж можно поминать, давно все переменилось, пора бы уже привыкнуть.
— Что ты тут несешь! — сердито сказал Сергей Палыч, появляясь на веранде с полотенцем. Он вытирал крупное жирноватое лицо, блестящее капельками воды. — Что тебе от девки надо? Учится хорошо, спокойная А молодость свое право знает — надо ей и погулять.
— Вот она тебе нагуляет, — в сердцах отрезала тетя Агата.
Дядя Сережа на эти слова только рукой махнул — что, мол, с глупой бабой спорить, — Маришу за плечи обнял нежно. Игорь, глядя на это, подумал: а ведь есть у него кто то на стороне, непременно есть. С такими ухватками…
Марина лицом потемнела — намек зря не прошел. На втором году замужества потеряла она ребенка — выкидыш. Полгода черная ходила, больше молчала. С тех пор как-то все не получалось у них, хоть Марина ребенка хотела. Игорь и без ребенка неплохо жил, но не возражал, конечно, был бы и у них малыш.
Застучали шаги по асфальту, и уже по звуку их — тяжкому, основательному — стало ясно, что Митя идет. Митя и сам под сто кило, а тут еще подарочек нашел — морда от натуги покраснела. Принес сестричке орла деревянного — крылья по полметра. Привык там у себя на соревнованиях призы такие получать. Видел этих птичек Игорь в “Сувенирах” — восемьдесят рублей штука, настоящий орел дешевле будет. И что с Митькой делать? Дурак дураком.
Митька до армии жил в селе у родичей дальних, а служить попал тоже с черту на кулички, в батальон аэродромного обслуживания — только самолетом можно долететь. И вернулся из армии такой же темный, деревенский, всего и толку, что стал кандидатом в мастера. Борец. На соревнования ездил по разным городам, но сколько Марина его ни расспрашивала — ничего рассказать не мог: только как где кормили. Из Приморска Марина его уже не отпустила. Полтора месяца так и жил у Марины с Игорем, на раскладушке спал. Два раза рвался брезент. Потом, когда Игорь его в бригаду устроил, дали ему место в общежитии, понемногу вошло в колею, пригодился и Митька, даже хорошо, что глупый. Хотя и надоело до чертиков учить его — простые вещи объяснять. Пока обтешется, сколько еще времени пройдет. Вот уселся, сигареты американские вытащил из кармана — это уж совсем для форса, он же не курит, спортсмен, — а вот закурил, спичку прямо на пол бросил. Марина увидела, пепельницу подала и не удержалась, сказала тихо:
— Аккуратнее… Не в родном колхозе!
Митька, когда обижался становился совсем пацаном, — губы надул, глаза выкатил — сильно он на “колхоз” реагировал. Игорь уж собрался его успокаивать, но тут явились Степа с распрекрасной своей, даже Митька про обиду забыл — такое зрелище. Валька накрасилась по самое некуда, а жарища — все на ней потекло. Картина, как в “Крокодиле”. Она еще затянулась, все хочет талию себе придумать, но талии там никогда нигде не было, а краска плывет аж до шеи. Степа в костюме с галстуком. Как он в пиджаке сюда
