Мишель. Затем он растрогал Саньку речью о родстве, а после заворожил его открывающимися перспективами.
Санька сник, грустно забрал со стола деньги и вздохнул:
- Ладно, дядь Миша. Только жить я буду в общежитии. Мне теперь учиться надо, а с вами хоть и не соскучишься, но и не поучишься.
Глава 19. Заезжий генерал
Почему в наш век всеобщей телефонизации телеграфу не угрожает гибель? Потому что телеграммы не пахнут. А заплетающийся и запинающийся голос «пахнет» перегаром, даже профильтрованный через телефонные мембраны. И, конечно, позвони после Елисеичевых поминок председатель колхоза «Красная новь» Дерибас Анисимович Назаров в соответствующие инстанции, ему бы строго напомнили об указе о усилении борьбы с пьянством. Но он не позвонил, а, как и обещал своему коллеге - председателю сельсовета, дал телеграмму «о наличии в избе покойного макетов изобретений, имеющих оборонное значение».
Поначалу события развивались вполне мирно - через неделю приехал из района Лаврентий Скуратов, шлепнул Дуню пониже поясницы, походил по избе, пощелкал фотоаппаратом и снова переключил внимание на Дуню. Но после оплеухи Лаврентий обиделся, именем закона выгнал Евдокию Назарову из помещения, а входную дверь опечатал. Гордая и самостоятельная Евдокия жить, как придурок Мишка, под портиком не пожелала и удалилась дожидаться справедливости в Елисеичев сарай.
Однако справедливость торжествовать не спешила. Через два дня приехали трое из Ташлореченска, просидели в доме больше суток, позволили Дуне забрать личные вещи и уехали, опечатав не только дверь, но и окна.
Пока председатель сельсовета Назар Назаров соображал, как найти Евдокии мужа еще до холодов, чтобы вместо опечатанного наследства не восстанавливать ей сгоревшую хату, в Назарьино въехала колонна из трех автомашин. Первой катила черная «Волга».
Евдокия, взяв вилы, застыла у забора, тревожно всматриваясь в сгущающиеся сумерки, готовая дать достойный отпор бесстыже вернувшемуся бывшему мужу Михаилу. Но «Волга», а за ней и «газик» остановились поодаль. Перед Дуней затормозил крытый грузовик с надписью «люди» на брезенте. «Арбатовы!» - со счастливым облегчением прошептала Дуня. Но из кабины что-то рявкнули, и из кузова посыпались солдатики. «Наемники!» - смекнула не пропускавшая программу «Время» Дуня и, ахнув, всадила вилы в покрышку грузовика. Отрезвленная матюгами шофера, она сообразила, что одной бабе с армией не справиться, и огородами кинулась к церкви. Не успел вылезший из черной «Волги» красавец генерал размять ноги и расправить седеющие усы, как над Назарьино грянул набат.
- На звук! - скомандовал генерал.
Немало повидал генерал-майор инженерных войск Гиви Отарович Курашвили за 62 года богатой приключениями, злоключениями и похождениями жизни. И все-таки застыл, пораженный внезапностью зрелища. На воздетом к небу персте колокольни неистово металась женщина, вырывая язык колокола. Развевались волосы и юбка. Казалось, что это ядреное тело звенит и гудит, ударяясь о стены звонницы.
Народ сбегался. Генерал, сидя в машине, недоумевал.
- Евдокия! - раздался мощный, как бы смутно знакомый генералу бас незнакомого священнослужителя. - Чего дуришь?! А ну, спускайся, пока за косу не стащил!
Баба перегнулась через перила и истошно завопила:
- Так Мишка ж вернулся!!! - она обличительно указала на черную «Волгу». - Против всего мира пошел! А с ним наемников целый грузовик! Обороняться надо!
- Подъедь к фонарю! - приказал генерал, слегка обеспокоенный нехорошей паузой и недобрыми взглядами в затемненное стекло. - Надо появиться с наибольшим эффектом, - пояснил он незнакомому местному шоферу, дабы тот не заподозрил его в малодушии.
Генерал вылез из машины. И эффект превзошел все ожидания!
То есть в первую секунду все, как и положено, замерли и подтянулись. Но потом, как с неба, громыхнул все тот же бас:
- Сержант Курашвили! Втяни живот! И воротник застегни!
Вальяжный генерал дернулся, рука его непроизвольно потянулась к вороту, лицо озарила мечтательно-бессмысленная улыбка и, раскинув руки, Гиви Отарович кинулся к батюшке с криком:
- Командир! Дорогой! Кацо! Тебя же расстреляли!
Два комплекта побитых ревматизмом костей затрещали в могучих объятиях.
- Слезай, дура! - крикнул Федор Назаров, обижавшийся на не пожелавшую перейти в дом к брату Евдокию. - Все тебе твой Мишка мерещится! Мишка, понимаешь, к ней вернулся - во главе армии и орденов до пупа. Ты в стариковском сарае скоро напрочь свихнешься!
В звоннице погас свет и раздались рыдания.
- ...Ну вот... - растроганно басил отец Василий. - Перед смертью хоть ребят из эскадрона будет с кем помянуть...
Рядовой Гиви Курашвили и взводный Василий Осинов познакомились в начале 1942 года, на втором месяце совместной службы, после кавалерийской атаки на танки. Оставшись вдвоем из всего эскадрона, они решили, что бы ни было, но служить вместе. И до конца войны ничья рука или пуля не поднялась их разлучить. А в конце войны поднялась.
Уполномоченного СМЕРШа искренне возмутили сведения о высказываниях новоиспеченного подполковника Осинова, вроде того, что немецкие села больше напоминают ему родное Назарьино, чем российские, украинские и белорусские. Тут же выяснилось, что подполковник Осинов, пренебрегая заботой о вверенном ему воинском подразделении, часами напролет учит немецкий язык, а затем активно устанавливает контакты с местным населением, дотошно выясняя все нюансы хозяйствования бауэров. А это уже свидетельствовало о кулацком желании реставрировать в СССР капитализм. Короче, постепенно стало ясно, что причины слишком уж успешных разведрейдов Василия Осинова по неприятельским тылам объяснялись просто: завербованный немецкой разведкой, он больше сведений уносил, чем приносил! И лишь по случаю победы высшая мера была заменена на «четвертак». Так прервалась военная карьера подполковника Осинова, чтобы через десять лет, после реабилитации, началась духовная карьера отца Василия.
В Назарьине, действительно, как и говорил Михаил Дерибасов сотруднице молодежной газеты Эвелине Пранской, жили люди честные, прямые и простые. Однако взгляд имели зоркий, ухо чуткое, ум крепкий и намеки понимали хорошо, а иногда видели их там, где тех и не было. Поэтому многие назарьинцы и назарьинки, возвращаясь от храма, думали: «Чем же батюшка-то поминать эскадронных ребят будет? Чтоб вино покупал - никто не видел... И самогонку не гонит... Как бы ему не осрамиться перед заезжим генералом...»
И не успела попадья растопить баньку, как потянулась к их дому вереница прихожан - кто гордо нес бутылку коньяка, кто, не слишком таясь, штоф самогона, а кто бутыль сладкого назарьинского вина. В общем, посидели отец Василий и генерал Курашвили, пока топилась банька, недолго, но форсированно. А когда Гиви Отарович вышел во двор перекурить, с неба раздался долгий и горестный всхлип.
- Эта яростная женщина, что, еще там? - удивился Курашвили.
- Гордая, - ласково улыбнулся подошедший отец Василий, - будет сидеть, пока кругом ни души. Пока хоть одно окно в селе горит - не спустится.
- Значит, всю ночь не спустится. Мы же до утра сидеть будем?..
- Значит, всю ночь...
- Слушай, это не хорошо. Скажи, чтоб спускалась...
- Бесполезно. Не послушается.
- А если я попрошу? - генерал разгладил усы.
Отец Василий оценивающе оглядел гостя:
- Бесполезно. Четверть века назад - еще может быть. И то сомнительно. Ты знаешь, что такое женская гордость?
