Гиви заклекотал, словно горный орел. Гордая Дуня решила не оправдываться, но не смогла:
- Гиви! Я же с ним почти год почти не жила! Всего один раз пожалела! - выдавила Дуня, запрокидывая голову, чтобы не лились слезы.
- Что, летом, да? - горько усмехнулся генерал.
- Летом, но не в августе. Честное слово, в июле. Ты мне веришь?
- Верю - не верю, Чхумлиана искать надо... - на имени Гиви споткнулся и посмотрел на жену более назарьинским взглядом, чем у кого бы то ни было. - А почему ты предложила назвать сына именем своего мужа от первого брака?!
Перевернув весь арбатовский квартал, Гиви уехал в Благодатное, подключать районную власть. От буддо-христиан не было никакого толку. Большинство явно ничего не знали и молчали даже под угрозой взорвать портик.
Назарьинцы с утра отправились прочесывать Луковый лес, а Дуня, порыдав над каждой пеленкой, распашонкой и чепчиком Чуни, вышла высматривать Гиви с балкона.
Не пошел в Луковый лес и Осип Осинов. Он был поражен кражей Антиназарьева отродья не меньше Дуни. Что это был символ, и весьма зловещий, он не сомневался. Но над его расшифровкой пришлось долго размышлять. Наконец Осип умозаключил, что продолжение Антиназария уже вошло в клан неоарбатовых, как «язычок» застежки роковой цепочки. Отсюда нетрудно было вывести, что в любой момент может раздаться щелчок, и тогда уже никто и ничто не сможет разорвать сковавшую Назарьино фатальную цепь!
Тем временем в Благодатном Гиви завладел кабинетом районного военкома и яростно крутил диск телефона. После того, как из соседней части пообещали выслать батальон для прочесывания леса, а районная милиция получила подробные приметы сестры Лидии и Чуни, Гиви позвонил в Военно-медицинскую академию имени Кирова своему приятелю, начальнику кафедры военно-морской хирургии, доктору медицинских наук и генерал-майору медслужбы.
- Сергей Владимирович? Здравствуй, дорогой! Генерал Курашвили говорит. Слушай, мне твоя консультация нужна! Кого осматривать, я тебе сам все расскажу! Понимаешь, ребенок, чуть меньше трех кило, может быть семимесячным? Какой педиатр!? Что?! Да сын это мой. Спасибо... Какая кафедра акушерства? Пошли узнать, я подожду. Как, вообще нету? А, ну да... Слушай, ты не крути! Отвечай по- военному - «да» или «нет». Про элементарную вещь спрашиваю!.. Что, специалист! Ты профессор или кто?! Не может? Думаешь, нормальный, да? Спасибо, не буду волноваться. Хорошо, будем считать девятимесячным... А ты точно в этом уверен?..
Гиви скорбел, обхватив голову руками. За полчаса он убедил себя, что военный хирург начинает разбираться в людях с призывного возраста. И дозвонился до кафедры акушерства и гинекологии Ташлореченского мединститута. Однако там его не утешили, но оставили лазейку, что без осмотра сказать окончательно трудно, и посоветовали обратиться к районному акушеру-гинекологу.
Осматривать было пока нечего, и Гиви решил понадеяться на свои наблюдательность и красноречие.
Здоровый, рыжий, наглый и циничный докторище, не дослушав с трудом исповедовавшегося генерала, заржал:
- Знаете, папаша, такие недоноски только в Назарьино бывают! Краевая патология!
Через несколько минут напор на районные власти резко усилился. Им было невдомек, что теперь отставной генерал-майор Курашвили искал сына.
Когда Дуня поняла, что Гиви счел себя подло обманутым и уже никогда не вернется, вдали показалась черная точка. Она выросла в заграничное длинное авто, которое затормозило у ворот.
Два длинноволосых иностранца в огромных черных очках явно пялились на Дунин дом. Дуня приосанилась и незаметно вытерла слезы. Маленький бородатый вылез из-за руля, картинно облокотился на капот и прокричал омерзительно знакомым голосом:
- Евдокия! Как дела? Блюла ли себя? Х-ха!
За развязностью Дерибасова стояли сложные и противоречивые чувства. Дом его ошеломил. Во- первых, о таких размерах не мечтал даже он. Во-вторых, так в Назарьино до сих пор не строили. В-третьих, дом соответствовал специфичным представлениям Дерибасова о гармонии. И, наконец, это означало, что Евдокия отыскала-таки елисеичеву кубышку, а может, еще и при жизни получила ее от старика и припрятала.
- Евдокия! - продолжил Мишель, входя во двор, - а я за портиком. Чего это ты тут к нему приспособила? Давай, отсоединяй свой бронепоезд. Даю тебе неделю срока, а я пока в нем жить буду. Если дальше не пустишь. Х-ха!
Вместе с яростью к Дуне пришла надежда. Слишком хорошо Евдокия знала своего бывшего мужа - явно не случайно явился. Уж он-то знает, что ребенок не его! Значит, приехал поглумиться и выторговать что-нибудь за ребенка, подлец. Дуня испытала облегчение от того, что все становится на бытовую почву, и Чуню не ждет никакое сектантское изуверство.
- А ну, зайди, подлец! - крикнула Дуня.
И Дерибасов, самодовольно улыбаясь, вошел в хоромы.
Не успел Мишель оглядеться, как на него, словно в старые добрые времена, уже надвигалась жена Евдокия с ухватом и грозно вопрошала:
- Где Чхумлиан?!!
- Здесь, Дуняша, здесь, - улыбнулся Дерибасов. - Но если ты не отложишь ухват и не поставишь наливочки, то он не захочет к тебе вернуться!
К изумлению Дерибасова, Евдокия привела его в комнату и, раздувая ноздри, выставила наливку на огромный, больше биллиардного, стол, покрытый четверкой сшитых скатертей:
- Жри, гад!
- Только с тобой, - не обиделся Дерибасов.
Кормящая Дуня затравленно посмотрела на бывшего мужа. Дерибасов истолковал прочитанную во взгляде тоску в свою пользу и выдвинул из-под стола колени:
- Ладно, иди к своему Чхумлиану.
Озарившее Дуню счастье сделало на миг счастливым и Дерибасова.
- Куда?! - вскочила Дуня. - В машину?!
- Зачем? - изумился Дерибасов. - Машина, конечно, хорошая, но эту ночь я и так в ней провел. Давай уж в спальне, как люди...
Дуня потрясенно молчала, наконец решилась:
- Ладно. Только сначала ребенка.
Дерибасов не понял:
- Ты что, от счастья свихнулась? В природе все наоборот.
- Понятно, - прошептала Евдокия и отерла слезы. - Глумиться пришел. Не выйдет!
От бутыли с наливкой Дерибасов увернулся, однако рассвирепел. Оставленный в машине чемоданчик взывал к самоуважению и требовал строить отношения с Евдокией на новой основе.
Левой рукой Дерибасов перехватил ухват, а правой, с удовольствием, первый раз в жизни, вмазал Евдокии промеж бриллиантовых сережек.
Дуня ахнула и выбежала за дверь.
- Так-то, - сказал Дерибасов, настороженно оглядываясь. Затем услышал удивившее его лошадиное ржание и подошел к окну, выходившему в сад. В саду тоскливо щипали траву забытые хозяевами крутобокая телка и стройный вороной жеребец. Но не на этот символ равноправия молодоженов смотрел потрясенный Дерибасов. Между деревьями, на веревке, трепыхались пеленки, распашонки, чепчики и мужские трусы. И снова в мыслях Дерибасова прозвучали обрывки хамских Санькиных фраз: «...теть Дуня родила... от генерала...»
- Быть не может, - прошептал Дерибасов и тут же понял, что может, что с любой «кубышкой» одна Дуня такой замок меньше чем за год воздвигнуть не могла.
Процесс прозрения внезапно оборвался. В дверном проеме возникла Дуня, рыскавшая трясущимся дулом.
Пистолет сладострастно содрогнулся, выпустив первую пулю отмщения. Стекло разлетелось. Снова
