Гордон
Зачем я дожил до такого дня! Светлейший сам меня назначил в Эгер. Не для того мне Фридланд вверил крепость, Чтобы ему она тюрьмою стала. Но воли нет своей у подчиненных, И поступать великодушно смеют Лишь те, кто и свободен и могуч. Мы только исполнители закона Жестокого; одна лишь добродетель Доступна подначальным — послушанье. Бутлер
Не сетуйте, что вы так стеснены. Где много воли, много заблуждений — Надежней долга узкая тропа. Гордон
Так, значит, от него все отступились? Он осчастливил тысячи людей. Он царственно был щедр, его рука Пригоршнями давать не уставала… (Покосившись на Бутлера.)
Немало поднял он людей из праха И почестями наградил, чинами, А грянула беда — и в их толпе Ни одного не оказалось друга! Бутлер
Нежданно оказался здесь один. Гордон
Не получал я от него наград! Достигнув величавой высоты, О друге юных дней не вспоминал он… И то сказать, у герцога я был Не на глазах, — служил в забытом замке, Но, милостями Фридланда не взыскан, Я сохранил в тиши свой дух свободный. Притом, когда я был сюда назначен, Он безупречно выполнял свой долг; И я не обманул его доверья, — Я все сберег, что герцог вверил мне. Бутлер
Он вне закона. Отвечайте прямо: Вы задержать поможете его? Гордон
(скорбно, после молчаливого раздумья)
Смотря… Когда все так, как вы сказали… Да, если он престолу изменил, И продал войско, и хотел ворота Имперских крепостей открыть врагу… То нет ему спасенья!.. Но прискорбно, Что рок меня орудием избрал Его неотвратимого паденья. Пажами в Бургау вместе были мы, Хоть возрастом я несколько постарше. Бутлер
Мне это все известно. Гордон
Да, тридцать лет прошло. Уже в то время В двадцатилетием юноше пылал Отважный дух. Не по годам серьезен, К великому стремился он душой; Всегда сосредоточен, молчалив,
