— Ну так что же, герой?
Он чуть приподнялся на локте, нависая над ней, заглянул в расплывающийся в непроглядном мраке бледный овал лица. Он хотел сказать ей, что это всего лишь требующие разрядки напряженные нервы, что наутро она пожалеет об этом, что всего в паре десятков метров храпит в любой момент могущий проснуться влюбленный в нее Студент, что никому не нужны эти проблемы… Он многое хотел ей сказать, но вдруг наткнулся на горящие знакомыми звездными огоньками глаза, ощутил под рукой покорно подавшееся навстречу гибкое тело, почувствовал, как внезапно стали тесными широкие камуфляжные брюки, и с усилием проглотил такие правильные, такие своевременные слова. Поцелуй горячей волной обжег его губы, ловкий умелый язычок шаловливо завращался во рту, он закрыл глаза, отдаваясь давно забытому наслаждению, в голове зашумело, завертелись яркими россыпями вращающиеся галактики, а жесткая, умеющая в пыль крушить кирпичи ладонь, сильно и нежно сжала упругие девичьи ягодицы, прижимая ее все ближе и ближе, туда, к низу живота. 'Вика… Любимая…' — забывшись, нежно выдохнул он, покрывая поцелуями ее лицо. Чужое, незнакомое лицо…
И схлынуло. И не кружился больше в голове бушующий космос, и не сверкали таинственными манящими звездами глаза, и враз опал вздыбившийся было в штанах бугор… Это была не она… Зародившееся было волшебство развеялось без следа, а в его объятиях осталась вздрагивающая от холода, перемазанная грязью, промокшая усталая девчонка. Сказка кончилась, и принцесса превратилась в жабу.
Она мгновенно почувствовала происшедшую в нем перемену, и замерла, вопросительно и тревожно глядя на него. А он чувствовал себя полным идиотом и даже отдаленно не представлял, как же теперь поступить, как спасать положение. Он согласен был сделать для нее все, что угодно, но отчетливо понимал, что это уже невозможно.
— Извини, — с трудом произнес он, наконец. — Наверное, ничего не получится.
— Почему? Я не нравлюсь тебе? Ты считаешь, что я уродина? — в ее голосе уже звенели злые слезы смертельной обиды.
И тогда он решился:
— Нет, ты не понимаешь… Ты очень хорошая и очень красивая… Просто я люблю другую девушку, и не могу вот так вот с тобой… Ну ты понимаешь… Это было бы нехорошо по отношению к ней, нечестно…
С минуту, показавшуюся ему вечностью, она внимательно слушала его сбивчивые объяснения, а потом, видимо, все же сочтя причину достаточно убедительной, сменила гнев на милость и принялась его усиленно расспрашивать о Вике. Он отвечал сначала скупо и односложно, потом все более пространно и развернуто. А потом и сам не заметил, как разговорился, слова полились неудержимым потоком. Это был первый раз, когда он решился откровенно поговорить с кем-то об их отношениях, поделиться своими проблемами, и будто жидкость из наконец прорвавшегося давно зревшего гнойника из него хлынули слова. Разные: горькие и злые, влюбленные и восторженные, всякие, какие только возможно, не было лишь равнодушных. И по мере того, как он их выговаривал, он чувствовал, как уходит с сердца привычно лежавшая на нем тяжесть, и был благодарен этой едва знакомой девчонке за то, что она слушает весь этот бред и даже задает какие-то уточняющие вопросы. Затем как-то незаметно разговор перешел на него самого и его жизнь и работу. Увлекшись, он яростно скрипел зубами, выхаркивая обвинения в адрес власти и страны, сломавшей жизни его друзей и его собственную, утирал выступившие на глазах злые слезы и хрипло кричал ярким тропическим звездам:
— За что? За что они нас так?!
Звезды молчали, им было все равно. Зато Ирина как могла утешала его, обнимала, шепча что-то ласковое, прижимала его голову к груди, баюкала, с мудрой материнской печалью гладя по голове. Видно в каждой женщине изначально, со времен сотворения мира заложена эта скорбная материнская мудрость, умеющая прощать и утешать, потому даже тертые битые жизнью мужики время от времени нуждаются вот в таком женском участии, пусть даже проявляет его всего лишь сопливая девчонка, это ничего не меняет.
Уже под утро, когда окружающий мрак начал сереть, превращая очертания предметов вокруг в неясные зыбкие тени, она все же заснула, прижавшись к нему всем телом и засунув лицо куда-то под мышку, уже в полусне невнятно пробубнив: 'Завидую я твоей Вике. Вот бы мне так…'. А он так и встретил рассвет, погруженный в воспоминания, которые теперь отчего-то уже не были так болезненны, а просто будто пронизаны светлыми печальными струнами.
Студент попался в ловушку около полудня. Произошло это как-то буднично, просто в какой-то момент раздался треск, и Студент присел на колено, провалившись правой ногой в специально выкопанную на тропе и замаскированную хитрую ямку. Нога ушла в нее до середины икры и обратно вылезать, зажатая специальными деревянными кольями, отказывалась, хоть ты тресни. В горячке первых секунд после поимки Студент попытался было выдернуть ее силой, но продавленная весом его тела щель в зарытом под землей деревянном настиле, от отчаянных рывков лишь сужалась плотнее обжимая ногу неудачника. Наконец чуть не стянув с ноги ботинок и в кровь изодрав щиколотку, Студент прекратил бесполезные метания и, вытянув свободную ногу сел посреди тропы, тупо глядя перед собой. Ирина буквально заходилась от смеха, наблюдая за его неуклюжими попытками освободиться, действительно выглядел в этот момент Студент довольно комично. Бес отнесся к «забавной» шутке местных охотников гораздо серьезнее. Настороженно оглядев притихший лес и сняв автомат с предохранителя, он, не спуская внимательных глаз с окружающих тропу зарослей, медленно подошел к Студенту и опустился рядом на колени.
— Всем внимание. Оружие к бою, — хрипло прокаркал он, одним строгим взглядом пресекая неуместное веселье Ирины. — Студент, следи за левой стороной, Ирина — за правой. Увидите какое-нибудь движение — стреляйте не раздумывая!
Глядя на его серьезное напряженное лицо, Ирина подавилась внезапно ставшим поперек горла смехом и присела на корточки, вглядываясь в переплетение лиан, ветвей и плоских широких листьев. Однако джунгли хранили молчание и неподвижность, даже птицы безумолку голосившие все утро и то вдруг стихли, будто боясь привлечь внимание насторожившихся белых. Бес, тем временем отложив в сторону автомат, внимательно осмотрел ловушку, в которую угодил беспечный Студент. Конструкция ее была проста и оригинальна: посреди дороги выкопана примерно полуметровой глубины яма, перекрытая вкопанными в землю длинными жердями так, чтобы оставались щели, в которые может под весом тела провалиться нога человека, вытащить же пойманную конечность можно было лишь подрыв и расшатав одну из жердей. Быстро определив, направление в котором уходила под землю одна из жердин, Бес извлек из ножен кинжал и принялся сноровисто и ловко ковырять утоптанную землю, одновременно успокаивая Студента:
— Нормально все. Сейчас эту доску подроем, раздвинем и все дела! Повезло, что ногу не сломал, считай, в рубашке родился, могло быть гораздо хуже…
Студент, однако, на болтовню командира внимания не обращал, с напряженным лицом он замер, будто прислушиваясь к чему-то недоступному остальным. Бес, обратив внимание на его странное поведение уже хотел было поинтересоваться, что там такое интересное происходит, что Студент так увлекся, но не успел.
— Там что-то есть! — во весь голос завопил Студент, отчаянно дрыгая ногой. — Там что-то меня трогает! Оно ползет мне в штанину! А-а-а!
— Змея! — в тон ему взвыл Бес. — Не дергай ногой, придурок! Не двигайся! Я сейчас тебя вытащу!
Он с удвоенной силой заработал ножом, вспомнив, что когда-то давно слыхал рассказы о таких ловушках с сюрпризом в виде смертельно ядовитой змеи внутри. Иногда, если жертва сохраняла самообладание, и не тревожило своими трепыханиями пресмыкающееся, обходилось без укуса. Еще он подумал, что прихваченная на блокпосту противозмеиная сыворотка так и осталась у Маэстро. Студент лишь услышав про змею, забился еще сильнее истерично вопя и выкатывая глаза. Бес, на секунду отложив нож, потянулся за автоматом, решив долбануть его прикладом по башке, если Студент на протяжении спасательной операции будет в отключке, появится хоть какой-то шанс. Но в этот момент несчастный завопил, что было сил:
— Она меня ужалила! Сделайте же что-нибудь! Она меня жалит!!!
