попалась кулинарная книга и, как ни странно, заинтересовала.
До сих пор он питался тем, что было принято в его кругу; наверное, эта еда была полезной, однако воспринималась как необходимое условие существования – не более. Администратор не задумывался о том, что она может быть предметом особого интереса, причиной удовольствия и даже, как ни удивительно, – точкой приложения творческого инстинкта. Точно так же он воспринимал, скажем, одежду или жилье: как необходимые составляющие мира, в котором он обитал, такие же само собою подразумевающиеся, как, скажем, воздух или трава. Ему и не приходило в голову, что кто-то посвящает свою жизнь поиску новых идей в области покроя платья или планировки жилья; и то и другое время от времени изменялось, но Карскому казалось, что это – процесс естественный, такой же, как смена времен года. И только в последнее время он начал понимать, что это не так.
Кухонное творчество оказалось ему больше всего по нраву, наверное, потому, что в этой области можно было экспериментировать каждый день: перестраивать интерьер каждый день или даже неделю не станешь, новый наряд тоже носишь какое-то время, а вот есть приходится ежедневно – и даже не по одному разу. А значит, и фантазировать можно беспрерывно, да и оценка результатов следует незамедлительно.
Так что последние год с лишним Карский занимался тем, что он называл инженерией вкуса, и находил в этом все большее удовольствие. Правда, чтобы справляться со все более сложными задачами, которые он перед собой ставил, изобретая все новые и новые вкусовые сочетания и комбинации, ему пришлось основательно погрузиться в искусство программирования: того, что ему было нужно, в программах синтезатора не содержалось. Администратор справился с этим и в этом новом для себя деле чувствовал себя теперь весьма уверенно.
Вот и сегодня он проснулся, заранее предвкушая прежде всего приятную работу, а сразу же после нее – еще более интересное вкушение результатов труда. «Интересное», а не «приятное» – потому, что порой – хотя и не часто – его предположения не оправдывались, и полученный продукт просто невозможно было взять в рот. Карский в таких случаях внушал себе самому, что во всякой науке и отрицательный результат является не менее важным, чем положительный, гастрономия же – он был уверен – являлась гибридом науки и искусства, и все, что можно сказать о науке, на нее распространялось целиком и полностью.
Проделав все утренние процедуры, Карский сразу же сел за стол и начал составлять новую программу, которую этой ночью увидел во сне. Но, против обычного, ему не позволили заняться делом без помех.
Администратор едва успел начать, как раздался неожиданный звонок.
Карский снял трубку, испытывая одновременно и неудовольствие и какую-то странную радость: давно уже его не беспокоили по утрам, иными словами – он, с его знаниями и опытом, давно уже никому в их маленьком мире не был нужен.
Звонил Нарев.
– Администратор, выражаю надежду, что не очень помешал вам. Дело в том, что я считаю – необходимо посоветоваться по непростому вопросу. У меня много всякой новой информации, и возникли некоторые соображения. Ваше мнение будет очень ценным. Поэтому решаюсь пригласить вас на совещание в узком кругу. У вас нет возражений?
Администратор колебался секунду. Нарев… В глубине души Карский всегда испытывал некоторое беспокойство, думая об этом человеке. Слишком уж он выходил за рамки общепринятых стандартов, в какие должен умещаться человек надежный и порядочный. Поэтому Карский и старался везде, где можно, Нареву противостоять. Но с другой стороны – кто еще мог бы позвонить сейчас? Пусть это будет бесполезным, однако внесет в жизнь дополнительное разнообразие.
– Отчего же, с удовольствием, – сказал он и тут же позволил себе пошутить: – Надеюсь, речь идет не о государственном перевороте? Если да, то я – пас.
Нарев шутку принял и ответил:
– Нет, я просто собираюсь выдвинуть законопроект о создании высшей школы кулинарии. Без вас, как вы понимаете, никак.
И сам же рассмеялся – возможно, опасаясь, что Карский не поймет, что то была лишь доброжелательная шутка.
– Какой же узкий круг вы наметили? Нас и так не очень много.
– Вы, я, Судья и капитан.
– Что же, можно только одобрить.
– Если вы не против – в полдень, у капитана и Судьи.
Но Карский не привык принимать чужие решения без изменений. На то он и был профессиональным руководителем.
– С ними вы уже договорились?
– Ну что вы. Прежде всего хотел условиться с вами.
– Позвольте внести изменения. Время меня немного не устраивает, да и место тоже. Прошу вас ко мне в два часа. Будет званый обед. Тем более что и повод есть.
– Какой же, если не секрет?
Повод Карский изобрел мгновенно:
– Мой, так сказать, юбилей: четверть века моего пребывания в, если можно так выразиться, политической элите Федерации. Звучит, не правда ли?
Нарев не стал выражать сомнений в том, что последние восемнадцать лет Карский находится в элите. Напротив, воспринял приглашение чуть ли не с энтузиазмом:
– Вот и прекрасно, администратор. Тем более что соберется тоже, с вашего позволения, элита нашего нынешнего мира. Но тогда вам придется взять часть работы на себя: приглашение. Меня приглашать не нужно, я приду и так, но вот остальные двое…
– Разумеется. Я немедленно свяжусь с ними.
– Глубоко вам благодарен. В таком случае, до двух часов пополудни.
На этом разговор закончился. Можно возвращаться к работе. Но, поскольку к обеду будут гости, придется приготовить что-то из уже испытанных яств: кулинария сродни трагической медицине – и тут, и там эксперименты ставят только на себе, прочим же рекомендуют лишь проверенные продукты.
Карский задумался. Совещание совещанием, но уж коли приглашаешь на обед, то надо действительно угостить так, чтобы запомнилось. Они ведь все пользуются лишь стандартным меню синтезатора, даже не предполагая, какие шедевры можно на нем получать, если постараться…
«Значит, так, – соображал он. – С закусками просто: взять за основу голландский пестрый салат, но реформированный: вместо простокваши заправить взбитыми сливками, сладкий перец заменить зеленым острым и положить его на треть больше, чем в классическом варианте, вместо мандаринов пустить сочный персик, горчицу удвоить, и – главное – положить еще и хрен, один к одному. Лимонный сок оставить в прежней дозе. Хорошо. Дальше – шведскую селедку? Не получится: нет времени, чтобы настоялась как следует. Тогда придется сделать зате? Хороший контраст: запад и дальний восток. Мясо взять, конечно, собственного изобретения – не свинину и не баранину, но нечто, сочетающее сочность хорошей свиной шейки со вкусом и ароматом молодого барашка. Чеснока – побольше. Правда, рис не всегда удается синтезатору таким, каким он должен быть; поэтому вместо кетчупа заказать креольский соус, только вместо белого вина делать его на красном…»
Мысли возникали охотно, и программа обеда быстро приобретала реальные очертания…
То, что Вера где-то задерживалась, его, похоже, не очень беспокоило.
Наверное, что-то в их семье было не так.
Было не так. И уже достаточно давно. Пожалуй, состояние отношений Карского с Верой можно охарактеризовать вот как: они потеряли друг друга, а может, вовсе и не находили. И если первые годы их семейной жизни это как-то не замечалось – когда рождаются дети, чувства к ним поначалу подавляют все остальное, – то по мере того, как дети росли, становилось все яснее, что, кроме них, у супругов очень мало общего. В желаниях, в интересах, в кругозоре… Если бы им пришлось все эти годы бороться за свое существование, может, времени, да и сил тоже на анализ семейных отношений недоставало бы; но жизнь была обеспеченной для каждого – и постепенно отчуждение росло; словно третий лишний, оно с некоторых пор всегда существовало рядом с ними – днем и ночью.
Не было между ними не только скандалов, но даже сколько-нибудь серьезных объяснений на семейные
