становится легко объяснимым, если вспомнить о том, что в Таджикистане говорят со времен Саманидов почти на том же языке, что и в Иране. Известно также, что Мир Микал Саййид, как и его отец, сохранял верность единобрачию (что можно объяснить и прихотливостью судьбы профессионального воина), что у него родились две дочери, и лишь после них – только в 1955 году – долгожданный сын и наследник, Али абд-Аллах Ирани.
Проследить за судьбой представителя третьего послереволюционного поколения царствующего дома значительно легче, чем его отца. Трудно, конечно, сказать, кому именно принадлежала сама идея, но факт остается фактом: уже примерно в шестнадцатилетнем возрасте человек, именуемый Абдулло Саидовым, появляется в Таджикистане, а именно – в местечке Ишкашим. Он является беженцем из Афганистана, называет себя таджиком; темноволос, что же касается черт лица, то таджики не принадлежат к тюркам или монголоидам, они, как и иранцы, обладают в общем европейской внешностью, хотя скорее южноевропейской. В Ишкашиме, по легенде, живут его родственники – пусть и не очень близкие, однако на Востоке иные представления о родстве, чем у нас.
В Таджикистане юноша работал в колхозе, был чабаном; года через два перебрался в район Пенджикента, где тоже нашлись какие-то близкие – во всяком случае, так это объяснялось властям. Возможно, был формально кем-то даже усыновлен; по рассказам тогдашних свидетелей – чуть ли не раисом тамошнего колхоза, человеком влиятельным, из рода, задававшего в тех местах тон. Однако работал вместе со всеми, не пользовался никакими преимуществами; одновременно учился в школе, где выделялся блестящими успехами – хотя сейчас трудно уже установить, насколько рассказы обо всем этом соответствуют истине. Фактом является то, что (и это установлено уже совершенно документально), окончив школу с золотой медалью и обладая необходимым трудовым стажем, он в 1975 году был принят в Московский Институт международных отношений и в 1980-м успешно его окончил, причем не переводчиком или экономистом, а дипломатом, и как человек, обладающий несомненным пролетарским происхождением, был направлен на работу в Советское посольство в Турции – третьим секретарем. Тут сыграло роль, наверное, знание им языков Среднего Востока – хотя как раз турецким он владел далеко не в такой степени, как фарси или арабским. Там Абдул Саидович – или, если называть его настоящим именем, Александр Михайлович, великий князь и престолонаследник – прослужил четыре года, а затем совершенно вроде бы неожиданно был переброшен, как тогда любили говорить, в посольство во Франции – на ту же должность. Не исключено, что он имел там отношение к анализу франко-исламских отношений, прежде всего к алжирскому пакету проблем, поскольку движение ортодоксальных и крайне воинственных мусульман тогда уже представлялось в Европе достаточно серьезным деструктивным фактором. Можно предположить, что он как-то соприкасался и с темой исламского терроризма – следовательно, находился в определенных отношениях с разведкой, хотя, насколько известно, в кадрах ее не состоял – во всяком случае, прямых доказательств тому нет.
Казалось, что карьера молодого дипломата будет развиваться последовательно и успешно; однако получилось скорее наоборот, и в этом вряд ли можно обвинить кого-либо, кроме него самого. Причина заключалась в его женитьбе; в 1985 году, когда в Советском Союзе начались уже небывалые и для большинства неожиданные перемены, но министром иностранных дел пребывал еще Андрей Андреевич Громыко, вслух говоривший по-новому, но про себя мысливший все тем же привычным образом, – посольский секретарь выкинул вдруг неожиданный кунштюк: женился на коренной француженке, и добро бы еще скромного происхождения – однако Софи-Луиза происходила, ни много ни мало, из Бурбонов, пусть Орлеанских, но тем не менее в жилах ее текла кровь королей Франции, и голубизна этой крови не была разбавлена никакой посторонней каплей – родословная ее была безупречна, о чем свидетельствовал даже и Готский альманах, эта инвентарная книга государей. У нас нет сведений о том, как неожиданный мезальянс (с точки зрения французской стороны) был воспринят семейством; так или иначе, студентка-физичка, в своих интересах следовавшая за своим великим, хотя и не прямым родственником герцогом Луи де Бройлем, одним из столпов физики середины века, – целеустремленная девушка сделала по-своему. Однако тот факт, что благородная фамилия приняла это событие, не впадая в истерику, заставляет полагать, что им была – строго конфиденциально, разумеется – открыта история и происхождение коммунистического дипломата. Иного объяснения мы не видим.
Совсем по-иному, однако, восприняло этот факт дипломатическое руководство Абдулло Саидовича. Ему дали понять, что подобное поведение несовместимо с высоким званием советского дипломата, и было ясно, что через считанные дни он будет отозван на родину, и все визы его окажутся закрытыми. Так оно наверняка и получилось бы – если бы не пресловутая перестройка, круто смешавшая устоявшиеся представления о том, что можно и чего ни-з-зя! На сей же раз вернуться в Россию, конечно, пришлось, но зато не в одиночку, а с супругой, и опала оказалась какой-то не до конца доведенной: работать пришлось пусть и не в министерстве более, но в Москве, и выезжать за границу было можно порой в служебные командировки, а иногда – и просто так, погостить у свойственников. Софи-Луиза, правда, до завершения образования в Москве бывала наездами, семья, однако, оставалась прочной; а когда она стала дипломированным физиком, то принялась устраиваться в российской столице уже более основательно, по- французски практичным умом определив, что в России сейчас – в начале девяностых – открывались возможности куда более привлекательные, чем на родине. Прошло менее года после того, как она основательно утвердилась в Москве – и молодая женщина уже оказалась во главе ею же созданного транснационального, или, как тогда в России говорили, совместного предприятия, причем не торгового, а – с дальним прицелом – производственного в области современной электроники. Это не давало сверхъестественных доходов, зато обеспечивало прочное положение и репутацию в глазах как деловых людей, так и властей, которые готовы были любить всех, кто шел на риск инвестиций в российскую промышленность. Конечно, занятия бизнесом не могли не отразиться на делах семейных, и, наверное, именно по этой причине первый ребенок в этой семье появился на свет лишь в 1999 году и назван был без всяких затей – Александром, или, как любил его называть отец – Искандером, по отчеству же – Александровичем, ибо именно так расшифровали в русских документах таджикского Абдулло. Этот ребенок и стал впоследствии претендентом на российский престол: человек, для продвижения которого на трон и создалась новая политическая партия азороссов.
Тут необходимо отметить, что и во время службы своей во Франции, и впоследствии, в пору заграничных наездов, Александр Михайлович – так он стал именоваться вскоре после ухода из мидовского аппарата, как бы окончательно порывая с восточным прошлым – не вступал ни в какие контакты с зарубежными ветвями дома Романовых, претендовавшими на русский трон, и даже полусловом не упоминал о своих правах на царство. Профессиональный политик, он понимал, что когда настанет пора решать этот вопрос (а он уверен был, что настанет; окончательно он в это уверовал после реставрации Габсбургов в Испании), то решаться он будет не по принципу «у кого глотка шире», и уж никак не в зависимости от того, за кем пойдет и кого предпочтет российская аристократия – поскольку у эмигрантской ее ветви не было ровно никакого влияния, часть же, так и не расстававшаяся с Россией, в подавляющем большинстве своем деградировала уже давно, задавленная страхом и необходимостью постоянно носить маску; когда оказалось можно снять ее, выяснилось, что маска накрепко приросла к телу и стала лицом, и сколько ни кричи о своем, пусть бы даже от Рюрика, происхождении – уровень и мысли и действий никак не поднимался выше среднекупеческого, разве что наглости иногда проявлялось больше, да и то лишь у немногих. Нет, вопрос должен был решаться не в этих кругах, а определяющими при сравнении прав должны были явиться политические, а не родовые связи, понимание государственных перспектив и полное отсутствие страха: как перед массами своих (в перспективе) подданных, так и перед мировым общественным мнением. Есть все основания полагать, что отец нынешнего претендента стал разрабатывать диспозицию предстоящего сражения за престол весьма заблаговременно, и Александр Александрович, нынешний претендент, был воспитуем в этом духе с самых младых ногтей. Что, разумеется, пошло ему только на пользу.
Что же касается его жизненного пути, то образование он получил весьма недурное: сперва – в одном из частных московских лицеев, где его, пользуясь термином из области слесарного искусства (к которому он тяготел, как и великий его предок, чье имя до сих пор с достоинством, хотя и после перерыва, носила невская столица), ободрали, то есть придали форму болванки; обточкой же ее и полировкой занималась уже во Франции его материнская родня в пору, когда он продолжил образование в Сорбонне; предметом своим он, не столько, может быть, по склонности, сколько по рекомендации семьи, избрал востоковедение. (Впрочем, если голос крови действительно существует – а мы полагаем, что это именно так, – то у него и не
