На кого это он похож?
Волгин наморщил лоб. Витькины брови были сведены к переносице, пронзительный взгляд устремлен вперед, кисти рук совершали какие-то непонятные движения. Изображает пианиста? Нет, не то… Проигрывает завтрашние действия на пульте? Тоже нет. Да и за пультом работать не ему. Что же это за упражнения такие?
Волгин замедлил скорость.
А не похоже ли это… а не так ли работали перед посадкой пилоты Дальней? Им приходилось подчас на одной интуиции садиться прямо в черт знает что, задавая немало работы всей автоматике, – но при этом дел оставалось достаточно и на их долю.
Витька изображает дальнего разведчика? Он, который и летает-то редко? Парень, чье любимое занятие в свободное время – бродить по лесу или залечь, после утомительной прогулки, в траву и наслаждаться запахами Земли? Ха. И еще раз – ха.
Но пусть изображает.
А кто ему рассказывал о Дальней? Я? Наверное. А может, не я?
И куда он летит вообще? Не в институт. Куда-то прочь.
Летит по делам. Наверное, у него тоже есть какие-то свои дела. Что же тебя удивляет?
То, что он летит. Раньше он во всех случаях предпочитал лифты.
А ну его. Сейчас надо думать не об этом. Предстоит серьезный разговор…
Волгин вовремя подобрал ноги, чтобы совершить посадку на балкон по всем правилам.
10
Кургузая машина с тихим шорохом сложила крылья. Однако седок не торопился выходить. Еще несколько минут он сидел, откинувшись на спинку кресла. Потом открыл дверцу, высунул голову и осмотрелся.
– Какая буйная природа, – сказал он негромким, приятным голосом и почти с той же интонацией, с которой этим утром убеждал волгинского лаборанта в преимуществах рамаков. – Нет, я не упущу такого случая прогуляться пешком. Я никогда не простил бы себе, не воспользуйся я этой возможностью.
Вероятно, он обращался к машине; во всяком случае, больше никого вблизи не было. Машина не ответила; впрочем, человек и не ждал ответа.
– Да, – сказал он. – Кто ходит пешком – долго живет. Или как это там было? Вот здесь я и поброжу; большего уединения в этих краях желать, кажется, невозможно. Ты обождешь здесь. – Несомненно: он обращался к машине. – Надеюсь, я не заблужусь. Было бы очень смешно, если бы я заблудился, не правда ли?
Он углубился в чащу. Молодая сосенка ласково прикоснулась лапами к его одежде. Седой мох шуршал под ногами. Внезапно человек рванулся в сторону; в следующий миг он остановился, досадливо потирая ладонью грудь там, где сердце.
– Да, – пробормотал он, переводя дыхание. – Так испугаться простой белки… С отвычки. Да и нет ничего удивительного. Если увеличить ее раз в пятьдесят, зверь вовсе не покажется таким милым. А у меня ведь с собой ничего…
Он услышал приглушенный смешок и живо обернулся. Невдалеке стояла женщина в зеленых брюках, в руке она держала лист папоротника. Человек развел руками.
– Увы, – сказал он, обращаясь к женщине, – я испугался. Ничего удивительного: я трус от природы. А вы?
– Нет, – протянула она, – я бы не сказала.
– В таком случае, может быть, вы не испугаетесь, если я…
Он не закончил, потому что лицо женщины внезапно исказилось, широко раскрывшиеся глаза уставились куда-то вверх. Он успел еще подумать, что это гримаса самого настоящего страха. В следующий миг женщина пронзительно вскрикнула и кинулась в самую гущу кустарника, затрещали ветки. Тогда человек обернулся и на лице его показалась улыбка: по соседству стремительно снижались короткие цилиндры, увенчанные круглыми башенками. Человек шагнул им навстречу. Повиснув невысоко над землей, цилиндры раздвинулись и в свою очередь направились к нему, негромко шурша. Они остановились, когда их разделяло не более двух шагов.
– Мы не думали помешать вам, – торопливо произнес тот из рамаков, который стоял ближе.
– Нет, – сказал человек, махнув рукой. – Все равно…
Он хотел сказать: все равно у меня не хватило бы смелости, но решил, что рамаков это совершенно не касается.
– Мы сожалеем. И сразу же признаемся, что мы здесь не случайно: наши дежурные там, наверху, наблюдали за вами. Потому что вы единственный, кто может дать нам требуемую информацию.
Человек с любопытством посмотрел на рамака.
– Скажите, ваш лексикон и прочее: это записано или вы обходитесь каким-то другим образом?
– Это не запись, конечно, мы говорим, как и вы. Только у вас в основе лежит механический принцип, у нас – то, что вы называете электроникой.
– Устройства, наверное, достаточно сложны. Но ведь между собой вы не разговариваете?
– Разумеется, нет: медленно, и не нужно. Это – лишь для вас. Впоследствии при воспроизводстве мы исключим этот аппарат, как только надобность в нем отпадет.
– Ну да, – сказал человек. – Я так и думал. Так чем же могу помочь?
– Мы знаем, что вы – представитель Звездного флота.
– Что ни слово, то загадка, – пробормотал человек. – Откуда вы, например, знаете, что существует Звездный флот? В вас заложена какая-то информация?
– Во всяком случае, не в виде программы, как представляет большинство из вас. Просто мы, в отличие от людей, используем свой мозг полностью, а не на несколько процентов, поэтому каждый из нас запоминает большое количество информации. Источники же ее до сих пор нам предоставляли люди. Кроме того, существует, конечно, опыт.
– Благодарю вас. Я ведь до сих пор встречался с вами всего лишь однажды, и…
– Все, что вас интересует относительно нашего строения и возможностей, безусловно, содержится в данных, которые у вас есть.
– Да, – сказал человек, – но я терпеть не могу такого рода литературу. Предпочитаю получать сведения из первых рук.
– Мы тоже, поэтому мы и обратились к вам.
– Тогда спрашивайте, потому что времени у меня, – он взглянул на часы, – не так уж много: вечером у меня свидание, которое я и в самом деле не хотел бы пропустить.
– Скажите, вы много летали в космосе?
– Если вас интересует время, то пятнадцать лет. Если же расстояние, то я, право, затруднился бы подсчитать сразу.
– Не нужно. Не можете ли вы назвать число планет в других системах, на которых вы бывали?
– Н-ну, – сказал человек, – думаю, что-то около двух десятков. Вы хотите, чтобы я рассказал вам о них?
– Нет, наоборот, мы хотим, чтобы вы лишь отвечали на вопросы.
– Ах вот как. Слушаю?
– Встречались ли вам планеты, чья поверхность целиком покрыта водой?
– Да.
– Сколько?
– Одна.
– А такие, где воды на поверхности нет совсем?
– Конечно. Почти половина.
– Планеты, совершенно или почти совершенно лишенные атмосферы?
– Сам я на таких не высаживался: мы предпочитали поискать что-нибудь более подходящее. Но такие нам встречались. Во многих системах первые планеты расположены настолько близко к светилу, что…
– Это понятно.
– А что вам непонятно?
