были, обеспечивающие приятную прохладу кондиционеры, если к этому добавить еще наличие электрического освещения и мурчащий, сытым котом, прямо под боком холодильник, набитый напитками на любой вкус, вполне можно было представить сборно-щитовые дома неким воплощением рая на земле. Готовый скалить зубы по любому поводу Карабас, рассказывал, что когда привезли и установили в лагере первый модуль, захватившие его инженеры первым делом стащили туда все имевшиеся кондиционеры, установили их в одном из помещений и врубили на полную мощность, тщательно законопатив все щели в дверях и окнах. Примерно через час непрерывной работы кондишнов, температура в комнате опустилась почти до восемнадцати градусов, это при полтиннике снаружи! И как раз в этот момент, кому-то из чернокожих бригадиров работяг с прииска срочно понадобилась какая-то инженерная консультация. Не долго думая, озабоченный своей проблемой, африканец влетел прямо в охлажденную комнату, где кайфовали белые специалисты. Адекватно описать в красках то, что произошло дальше, не мог даже языкастый Карабас. Чернокожий бригадир замер на пороге, закатив глаза, ошеломленный не хуже, чем если бы ему с ходу съездили в лоб дубиной. Еще бы, мгновенный перепад окружающей температуры на тридцать с лишним градусов! После чего смертельно посерел своим иссиня-баклажанным лицом и грохнулся замертво на пол. Никакие меры реанимационного характера, предпринятые перепуганными инженерами, не помогали, до тех пор, пока кто-то не догадался выволочь несчастного обратно во влажную духоту экваториального дня. Лишь на привычной жаре, бригадир начал подавать вялые признаки жизни, а его коже постепенно вернулся нормальный гуталиновый блеск. С тех пор африканцы еще долго боялись заходить в щитовые дома, а наученные горьким опытом инженеры старались все же понижать температуру комнат не так радикально. Макс невольно улыбнулся, вспомнив эту историю и уже заранее предвкушая кондиционированную прохладу штабного модуля.
Когда Макс уже подходил к дверям одноэтажного домика из них навстречу ему как раз выскользнул разыскиваемый Мбонга. С виду старший следопыт был угрюм и весьма озабочен. Обрадовавшись такой удачной встрече, Максим попытался остановить демонстративно не замечавшего его чернокожего гиганта схватив за руку. Однако бамбал с неожиданной ловкостью увернулся и, шарахнувшись в сторону, почти бегом исчез за углом здания. Ошеломленный такой неадекватной реакцией следопыта Максим даже на несколько секунд замер с открытым ртом прямо перед дверями, тупо глядя на угол, за которым скрылся Мбонга. Однако объяснять странное поведение бамбала вокруг было некому, а стоять у дверей штабного домика бестолково лупая глазами представлялось и вовсе глупым, так что Максиму, в конце концов, пришлось плюнуть на неадекватного негра и толкнуть входную дверь, за которой открывался широкий центральный коридор модуля.
Старик ожидал его в своем рабочем кабинете. Уже с порога Макс безошибочно определил, что Виктор Павлович не на шутку взволнован. Левый глаз начальника охраны периодически нервно подергивался, руки без всякой цели механически перебирали рассыпанные по столу бумаги, а на щеках играл лихорадочный румянец. «К чему бы это?» — удивился про себя Максим, однако в слух ничего не сказал, почтительно замерев у входной двери, в ожидании, когда хозяин кабинета обратит на него внимание.
— А, вот и ты, сынок, — проскрипел, подняв на него глаза, Васнецов. — Я уж тебя заждался. Проходи, садись, если хочешь, кури.
Максим чуть не подавился от удивления. Некурящий Васнецов не мало сил положил на искоренение у охранников этого порока. В прямую запретить курить, он, конечно, не мог, но устанавливал поистине драконовские законы для курцов, всячески их ограничивая. Должно было случиться поистине что-то экстраординарное, чтобы он разрешил кому бы то ни было курить в своем рабочем кабинете. А уж чтобы разрешил не кому-нибудь, а еще зеленому новобранцу-охраннику, так это вообще нонсенс.
— Н-н-нет, спасибо, я не курю, — зачем-то соврал удивленный Максим.
— Не куришь? Это правильно, это ты молодец, — слегка приободрился Виктор Павлович. — Но все равно не стой там, в дверях, проходи, садись. Разговор у нас будет долгий и, к сожалению не слишком приятный.
При последних словах Старик горестно вздохнул, покачав седой головой. Заинтригованный и напуганный Максим сделал несколько робких шажков к столу начальника охраны и как мог осторожно опустился на самый краешек придвинутого к нему стула в готовности в любой момент вскочить и вытянуться по стойке «смирно». В мозгу он уже поспешно прокрутил все свои большие и малые прегрешения, ничего серьезного не нашел и от этого еще больше испугался.
— Даже и не знаю, как начать, — нещадно комкая в кулаке покрытый щетиной подбородок, произнес, заглядывая ему в глаза, Виктор Павлович. — А ладно, человек я прямой, ты тоже не институтка, так что обойдемся без долгих предисловий. Короче, у меня утром был наш старший следопыт, Мбонга, прямо вот только что ушел отсюда. Жалуются на тебя бамбалы…
Максим, при этих словах удивленно подался вперед и уже открыл было рот, чтобы разразиться гневной отповедью, но Старик нетерпеливым жестом руки прервал его.
— Подожди, после говорить будешь, а то если я сейчас собьюсь, потом не смогу тебе толком все объяснить. Короче, следопыты отказываются работать, пока ты находишься в лагере. Отчего-то они вбили себе в головы, что в тебя вселился некий злой дух, которому поклонялись уничтоженные вашей группой кигани. Якобы во время боя ты слишком близко подошел к какому-то там идолу и теперь являешься носителем этого духа, который завладел твоим телом и будет заставлять тебя делать разные гадости.
Максим слушал, удивленно глядя на Виктора Павловича и даже не зная, что ему ответить. Начальник охраны, которого он привык уже почитать и уважать, как опытного и чрезвычайно сведущего в своем деле руководителя, мудрого и всегда знающего, что делать в той или иной ситуации, нес ему прямо в глаза неприкрытую ересь с самым серьезным видом.
— Но это же бред! Какие духи, Виктор Павлович? На дворе двадцать первый век… Какие могут быть суеверия? Ну ладно они необразованные дикари, но Вы-то зачем мне все это рассказываете?! — наконец не выдержал он, по-бабьи всплескивая руками и от волнения брызгая во все стороны слюной.
— Тихо, тихо… — остановил его, выставив вперед ладони, Старик. — Я же тебя ни в чем не обвиняю. Я просто рассказываю тебе, какая сложилась ситуация. Мбонга и остальные абсолютно уверены в своей правоте. Переубедить их невозможно. Они боятся оставаться в лагере, пока ты находишься здесь. Скоро слух дойдет до рабочих, тогда, наверняка, начнутся волнения и среди них.
— Ерунда какая-то, — беспомощно пожал плечами Максим. — Мне-то что теперь делать? Застрелиться, чтобы эти макаки успокоились?
— Понимаешь, сынок, — мягко начал Старик. — Я знаю, это все звучит глупо и абсурдно с точки зрения современного человека, но мне приходится на этой должности быть не только солдатом, но и немножко политиком. Так вот, я полностью тобой доволен и считаю тебя нормальным, добросовестным работником, но пойми меня правильно… когда на одной чаше весов ты, а на другой целая команда следопытов и спокойствие лагеря… А я должен сделать выбор… Как ты сам бы поступил на моем месте?
Максим сидел, как громом пораженный. Он уже все понял. Васнецов решил им пожертвовать. Нет, не убить, конечно, это уж слишком, да и не нужно. Скорее просто отослать назад в Кигали, от греха подальше. Уволить, под каким-нибудь надуманным предлогом, а может, чем черт не шутит, даже «по собственному желанию». Интересно, есть такой пункт в контракте? Черт, что за чепуха в голову лезет? Но ведь это конец всему! Конец работе, конец огромным деньгам. Это значит, что ему придется вернуться опять к полунищему, голодному существованию в ободранной однокомнатной квартирке на окраине быстро растущего мегаполиса. Дышать химическим смогом стоящих рядом заводов, ходить неприкаянной тенью по заполненным дорогими машинами улицам и в него снова будут плевать из проносящихся мимо мерседесов, разжиревшие на украденных у него же деньгах нувориши. Мысли путались, летели сумасшедшим галопом. Лишь одна из них была ясной и абсолютно четкой, терять эту работу он не может, просто не имеет права, второго шанса не будет, чтобы там не выдумали себе безграмотные дикари, как бы ни хотел их ублажить этот седой старик с рубленными чертами сурового лица.
— Ну, нельзя же так, Виктор Павлович! Понимаете, нельзя! — в горячке Максим вскочил со своего места и перегнулся через стол к Старику. — Это же мой единственный шанс начать жить нормально!
Слова рвались потоком, теснились в глотке, давясь и опережая друг друга, какие-то дикие только пришедшие в голову аргументы, больше отражающие эмоции, чем разум вертелись на языке и вся эта лавина уже готова была выплеснуться прямо на начальника охраны, если бы… Если бы тот вдруг резким
