— Врешь!
— Я не надеялся справиться с тобой.
— Поэтому устроил ловушку и бросил меня на съедение ягуарам?
— Питер, прости!
Ланда больше не пытался оправдываться, он покорно сидел на земле, подтянув острые колени к подбородку. Похоже, избитого испанца сильно тошнило.
— Где ты болтался все это время? — А?
— Где ты был, подлец?!
— Везде. Бродил по сельве. Мучился в плену у индейцев Нариньо. Дошел до Веракруса, там меня потащили в суд… О боже! Расскажи лучше, каким образом ты умудрился обогнать меня на пути от Веракруса до Картахены.
— Заткнись. Эта история не про тебя. Сознавайся лучше, куда дел мою карту?
— Да тут она, под рубашкой, на, возьми, твоя карта не принесла мне особого счастья.
— Где золото?
— В укромном местечке неподалеку.
— Отдашь мне все.
— Ладно, как скажешь, Питер.
— После посчитаем затраты, и я верну тебе небольшую долю — чтобы ты не подох от голода. Живи подольше и помни, как я окунул тебя мордой в грязь.
— И ты туда же, Питер. Всюду одна грязь. Ради толики богатства каждый готов в ней вываляться, но с еще большим желанием топит в дерьме других.
— Поднимайся на ноги. Из тебя очень плохой проповедник.
Ланда попытался подняться, но не сумел и сломанной куклой осел у сапог англичанина. Тот грубо подтянул его за шиворот.
— Пошли, время не ждет.
Они вернулись на запад — туда, откуда пришел испанец. Ланда отыскал камень, давным-давно грубо обтесанный в виде птицы.
— Я зарыл деньги под валуном. С утра двинул проверить клад и, надо же, какая неудача, встретил тебя, мерзавца.
— Откапывай.
Эрнандо неловко опустился на колени.
— Только не пытайся заколоть меня со спины. Бог видит все, он непременно накажет тебя за жестокость, Питер…
— Заткнись.
Испанец копал довольно долго — прямо исцарапанными руками, но так и не решился попросить у Баррета клинок.
— И это все? — разочарованно протянул пират, осмотрев бочонок. — Сумма не особенно-то и велика.
— А чего ты хочешь?! Изумруд слишком странный и приметный, чтобы его охотно брали ювелиры. Богач, который купил камень, дал очень дешево и теперь собирается разделить его на части… Кроме того, копи Новой Гранады и так поставляют самоцветы в изобилии, а это чертовски сбивает цену.
— Я забираю часть прямо сейчас, наличными пистолями. С этого часа ты от меня ни на шаг. Я не собираюсь давать тебе возможность выкопать и перепрятать деньги.
Де Ланда опустил голову.
— Куда теперь идти?
— Только не в твой бывший дом. Он опечатан трибуналом. И, конечно, не к потаскухам — меня от них тошнит.
— Тогда стоит пойти в приличную распивочную.
Они нашли себе пристанище в порту, в маленькой грязной таверне. Ланда против обыкновения дурманящих листьев не жевал и не прикасался к вину. Он сидел, уронив темноволосую голову на скрещенные ладони. Разбитый нос все еще кровоточил. Тонкие, красивые руки испанца испятнала засохшая кровь.
— Господи, сделай что-нибудь…
— Хватит ныть, — грубо оборвал Баррет, — Радуйся лучше, что я тебя не убил. Ты сумеешь устроить ей побег?
— Как?
— Точно так же, как ты помог мне бежать из вонючих казематов Сан-Хуана.
— Нет.
— Ты только что обещал это сделать.
— Я просто не хотел умирать с перерезанным горлом. Ты был слишком зол и не помнил себя. — Ланда вяло махнул рукой. — А по поводу побега… даже не надейся, Питер. Одно дело заурядный пират, каких без счету побывало в тюрьмах Новой Испании, совсем другое — дело о ведьме. Лусию держат в подвале дворца инквизиции.
— А в чем различие?
— Во всем. До камер не добраться, минуя главный вход. Покойников сжигают за городом. Все люди — сторожа и прислуга — под строгим надзором монахов. У них доходные места, а в случае измены наказание ужасно.
— Разве дублоны не отворяют любых дверей?
— Только не в случае с инквизицией. Тебе повезло, англичанин, ты родился там, где этого черного страха не существует.
— Ты не будешь даже пытаться?
— Я хочу
— Что еще?
— Ничего хорошего. Аусию не схватили бы, если бы не улики. Должно быть, на нее донесли — она практиковала лечение за плату и заодно, по мелочи, любовный приворот.
— Разве этого достаточно для осуждения?
— Достаточно для ареста. Можешь не сомневаться — попав в лапы святых отцов, она расскажет все.
Баррет холодно, в упор, уставился на де Ланду.
— А ей есть что рассказывать?
— Да! Да! Дьявол меня побери, ведь это правда… Она баловалась почти безобидной ворожбою, но и это еще не все. Я молчал несколько лет и готов был молчать вечно… Сармиенто сама из семьи еретиков. Ее отец был осужден в Кадисе, именно поэтому ее мать и брат сбежали на Айла Баллена. Об этом не знал никто, кроме меня, но теперь правда все равно выплывет наружу.
— Что из этого?
— Лусия будет считаться упорной еретичкой.
— Я спросил, что из этого следует?
— Смерть.
Баррет стиснул в руках терракотовую кружку.
— Ты знал об этом и скрывал все, несмотря на опасность?
— Да. Я был по уши в нее влюблен. И она мне изменила. С тобой, между прочим. Еретик и ведьма — хорошая парочка.
— Можно как-нибудь поправить дело в трибунале?
— Нет.
Баррет задумался.
— Во имя бога! Какой смысл издеваться над слабой женщиной, которая никому не способна навредить? Приду в инквизицию, да так и скажу, что она не виновна. И ты это подтвердишь, от двух свидетелей так просто не отмахнуться.
