Дальше - отдельно:
Такая афиша, умело графически выполненная, вывешенная на видном месте, почти наверняка привлечет внимание своею неординарностью и, возможно, заранее в чем-то настроит на несогласие, возбудит желание сразиться с докладчиком (как так: «Хроника пожаров интересней «Войны и мира»). И конечно же, вам захочется пойти на этот вечер, послушать необыкновенного докладчика и поэта...
Среди вопросов, поставленных в афише без всякой иронии, без загадки - «Письмо Максиму Горькому». Что за ним скрывается? Полное название стихотворения - «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому» - опубликовано в первом номере журнала «Новый Леф» за 1927 год. Поэт читал его на своих вечерах, не пускаясь ни в какие объяснения. Слушатели не знали прежних отношений двух писателей, а нынешние были выражены в стихотворении с исчерпывающей полнотой.
Объяснения же необходимы, поскольку 1927 год обнажил ситуацию. Дружеское расположение, которое установилось между Горьким и Маяковским с 1915 года, через несколько лет было нарушено. Какие злые силы способствовали этому, осталось тайной.
Тайну слегка приоткрывает Виктор Шкловский:
«И вот мы узнали, что Горькому сказали про Маяковского, что Володя обидел женщину.
Я приехал к Алексею Максимовичу с Л. Брик.
Конечно, Горькому разговор был неприятен, он стучал пальцами по столу, говорил: «Не знаю, не знаю, мне сказал очень серьезный товарищ. Я вам назову его имя, мне его передадут».
Л. Брик смотрела на Горького, яростно улыбаясь.
Фамилии товарища Алексею Максимовичу не сказали, и он на обороте письма к нему Л. Брик написал несколько слов, что он узнает, кто это говорил.
Алексей Максимович на меня не рассердился за мое вмешательство.
Значит, не в такой уж мере считал он себя правым.
В дело была пущена самая обыкновенная клевета, и потом обоих погубили отдельно».
Маяковский лишь напомнил в стихотворении, что между ними «что-то вышло вроде драки или ссоры», а Горький с 1921 года жил в Италии, куда уехал лечиться.
Напомнив о давней «ссоре», Маяковский поначалу сохраняет уважительный тон к своему адресату, хотя и высказывает сожаление, что «Горького «не видно... на стройке наших дней». Он ведет литературный разговор, доверительно и с горечью говорит о неблагополучии на литфронте из-за обилия халтуры и множества стихов, в которых - «Что горенья? Даже нет и тленья...»
Маяковский не был бы Маяковским, если бы этот литературный повод (письмо писателю) не использовал для полемики, которая в это время затрагивала и вопросы метода. Вот откуда: «И мы реалисты, но не на подножном корму...»
«Мы - это Леф», - тут коллективист Маяковский ни с кем, кроме лефов, не хочет делить заслуг литературы. И вот уже как бы уполномоченный лефами, попутно присвоив им титулы «поэтов рабочего класса», Маяковский вводит реплику о «Горьком-эмигранте». Одержимый идеей «непосредственного участия в классовой борьбе», он зовет Горького обратно, в словах резкого осуждения напоминает ему о судьбе Шаляпина и, распалясь, прямо спрашивает: «...виден Вам еще парящий сокол? Или с Вами начали дружить по саду ползущие ужи?»
Маяковский безжалостен к Горькому в своей страсти служения Республике Советов, он не принимает во внимание даже болезнь писателя, прямо предлагая «сердце отдать временам на разрыв». Как Дзержинский. Идеал служения революции.
Прекрасна концовка этого стихотворения:
«Здесь дела по горло...» - агитирует поэт Горького, и вдруг - в конце - о себе, вдруг местоимение Я. Не возвращает ли такая автохарактеристика к прошлому, не является ли попыткой отмести какие-то возможные в той, давней «драке или ссоре», наветы на Маяковского? И если это так, то поэт с большим достоинством выходит из конфликта сам. По отношению же к Горькому у него недостало такта, чтобы снять напряжение ссоры.
