Слова Гуляева расплывались в его сознании, точно большая чернильная клякса. Потом из хаоса черных пятен, мелькавших у него перед глазами, выплыло одно, это пятно стало словом, маленькое слово росло все больше больше и зачеркнуло все перед ним: «украсть!» Он прочел это слово, едва шевеля губами, неразборчиво, еще сам не понимая смысла его; потом сказал вслух:
— Как же это… украсть?!
— Да, украсть, — жестко сказал Гуляев.
— Я работаю сорок лет и никогда, ни одной копейки…
— А тысячу рублей вы украли…
— Какие тысячу рублей?! — искренне удивленный, переспросил Ступин.
— Вы украли тысячу рублей. У вас не было недостачи в кассе, а вы приняли эти деньги, вот ваша расписка, — с насмешкой сказал Гуляев, показывая ему документ. — Вы получили от меня подарок стоимостью в тысячу рублей. Вы что, легкомысленная девка, чтобы принимать такие подарки?!
— Как же это? Это подарок… — бессвязно лепетал Ступин.
— Это аванс за вашу услугу. Принесете документ, получите еще три тысячи. Не принесете — пеняйте на себя. Прокурору станет известно об этой тысяче рублей, — сказал Гуляев, налил себе полстакана вина, выпил его маленькими глотками, встал и пошел к выходу. У двери он обернулся и добавил:
— Завтра в шесть часов вечера я приду к вам за документами, а в десять часов вечера верну их вам обратно.
Когда набежавший ветер хлопнул рамой окна, Ступин вздрогнул и осмотрелся. Казалось, что все это было страшным сном. Гуляева в комнате не было, но стакан, из которого он пил вино, стоял здесь, на столе. Крупная зеленая муха хлопотливо сновала в коробке с мармеладом.
И Ступину стало страшно. Какая-то темная, непонятная сила ворвалась в его жизнь, такую простую, спокойную и чистую. — «Чистую? — задал он себе вопрос. — А тысяча рублей?»
Ступин вскочил, зачем-то надел на голову серую, давно отслужившую свой век шляпу, бросился к двери, потом медленно вернулся назад, сел в старенькое отцовское кресло, вскочил опять, взглянул в окно, в страхе захлопнул раму и опустил занавес. Пятясь от окна, наткнулся на стол, дико вскрикнул, обернулся и увидел длинный, красного дерева ящик с блеснами — подарок Гуляева.
— Вор!.. Вор!.. Жулик!.. — беззвучно шептал он и метался по комнате. А страх точно клещами сжимал его сердце, потом ноги стали замирать холодком, и он сел, чтобы не упасть, но сидеть было нельзя, надо было что-то делать, куда-то идти, кому-то сказать… Что? Куда? Кому?
— Как же это? Он скажет… он обязательно скажет… позор! Ступин — вор!.. Старик Ступин вор!! Нет, лучше… Что лучше… Украсть важные документы — лучше?! А как же я буду жить? Жить-то как вором?!
Старик поднял голову и встретился взглядов с сыном. Сын смотрел на него с портрета знакомым смеющимся взглядом. Этот портрет был сделан в тридцать девятом году, когда Вадик кончил школу- десятилетку, а в октябре сорок третьего он был убит под Вязьмой и в кармане его нашли маленькое письмо, написанное на листке, вырванном из записной книжки:
«Если убьют, прошу, считайте, товарищи, что умер Вадим Ступин коммунистом»,
а чуть ниже:
«Папа, твой Вадик умер человеком».
Ниже портрета сына была фотография Трофима Фаддеевича Ступина, на груди его сверкал орден «Знак почета», полученный за долгую, безупречную службу в банке.
Прошлое встало перед ним в светлых одеждах правды, хорошие теплые воспоминания пришли к нему, как добрые гости, и стало спокойно на сердце. Старик свободно вздохнул, точно после большого, тяжелого подъема в гору, вздохнул, как вздыхает человек, достигнув цели, оставив позади многие версты пути.
Он встал, достал из стола две пачки десятирублевых бумажек, привычно поплевал на пальцы, пересчитал деньги, сложил их в одну пачку и приготовил на столе. Завтра он вернет эти деньги и расскажет правду, а там будь что будет!
Сел старик в старое кресло, долго смотрел на портрет сына и незаметно заснул.
31. СВИДАНИЕ В ПАРКЕ
Выйдя от Ступина, Гуляев не пошел домой, а, свернув с Вольной улицы в узкий переулок, круто спускавшийся вдоль реки, быстро дошел до городского парка и через боковую калитку вышел на центральную аллею. Здесь, около ярко освещенного киоска газированной воды, он посмотрел на часы. Было без пяти одиннадцать. Уже не торопясь, походкой гуляющего человека, он пошел вперед, свернул на нижнюю аллею и остановился подле скульптуры дискобола. В глубине ниши на садовой скамейке сидел Вербов. Гуляев поздоровался с ним и сед рядом.
Вербов, не очень любезно ответив на приветствие Гуляева, сказал:
— Вы меня простите, Сергей Иванович, но я… у меня здесь свидание с дамой… А там где двое — третий лишний, понятно?
— Я вынужден огорчить вас, свидание у вас не с дамой, а со мной.
— Я вас не понимаю…
— Я считал, что вы охотнее придете на свидание с Кармановой, чем со мной, поэтому воспользовался ее инициалами.
— Эту записку писали вы? — угрожающе спросил Вербов, доставая из кармана записку.
— Разрешите, — сказал Гуляев, беря у него записку, и, положив ее, не читая, в карман, спокойно добавил: — Эту записку писал я.
— А вы знаете, что за такие вещи бьют по карточке?! — все более приходя в бешенство, бросил Вербов.
— Вы инженер, интеллигентный человек, а разговариваете, как черт знает кто, стыдно. Пришло время, Евгений Николаевич, поговорить нам серьезно, мы с вами одного поля ягода…
— Ягода? Ты — старый трюфель! — окончательно обозлившись крикнул Вербов, резко встал и направился к выходу из ниши.
— Вот документы, Евгений Николаевич. Вы пройдите к фонарю, просмотрите их, погуляйте, остыньте и вернитесь сюда, я вас буду ждать!
Что-то в тоне Гуляева заставило Вербова вернуться. Он взял белевшую в темноте пачку бумаги и выбежал на центральную аллею.
Прошло десять-пятнадцать минут. Гуляев, полузакрыв глаза, удобно сидел, откинувшись на спинку скамейки, когда Вербов медленно вернулся в нишу и сел рядом.
— Кто вы, Гуляев?
— Это только копии, оригиналы хранятся в надежном месте. Есть еще фотография дачи, построенной вами в Кратове. Вы продали ее за 150 тысяч. В течение пяти лет вашей деятельности в ОСУ у меня накопилось около сотни документов. — Гуляев говорил спокойно, не повышая голоса..
— Кто вы, Гуляев? — волнуясь, спросил его Вербов.
— Вы все это время думали о себе: какой я ловкий, как легко и смело я плаваю в этих водах, а ведь без меня вы бы давно потерпели крушение, — все так же, не отвечая на вопрос, говорил Гуляев.
— Я спрашиваю вас, кто вы, Гуляев?
— Незримо я поддерживал вас, заботливо направлял ваш путь. Я, как опытный садовник, выращивал вас, экзотический цветок, на этом красном суглинке. Пора вашего цветения настала.
