— Не понимаю, что вы от меня хотите?! — все более волнуясь, спросил Вербов.
— Вы и я — мы оба за чертой закона…
— Неправда!.. — перебил его Вербов.
— Вы и я — мы оба боремся за жизнь, — повысив голос, продолжал Гуляев. — Это война, и война в потемках.
— Я политикой не занимаюсь, — бросил Вербов.
— Наивно и глупо. У вас острые зубы и повадки хищника. Вы бродили в стороне от дорог и пришли к нам.
— Кто вы?
— Это вам не обязательно знать. Меня интересует Карманова. Вы укрепите с ней связь и…
— На каком основании вы мне приказываете?! — перебил его Вербов.
— На основании документов, копии которых у вас в руках, — спокойно ответил Гуляев.
— А если я откажусь?
— Оригиналы всех этих документов будут завтра переданы прокурору.
— Чего вы этим достигнете?
— Избавлюсь от вас и заслужу благодарность.
— А если я на первом же допросе следствия выдам вас?!
— Клевете никто не поверит. Я честный человек, — Гуляев усмехнулся и добавил. — По крайней мере у меня такая репутация. Я не присвоил себе ни одной копейки.
— Да, вы честный человек, — не без иронии заметил Вербов.
— И прекратите все эти безрассудные комбинации с лесом, кирпичом и железом! Если вам будут нужны деньги — скажите мне.
— Есть какая-нибудь реальная опасность? — тревожно спросил Вербов.
— Диспетчер ОСУ округа майор Никитин очень внимательно к вам присматривается…
— Только и всего? Никитин присматривается не только ко мне. Несколько дней тому назад я вошел неожиданно в кабинет Никитина, когда он изучал ваше личное дело, Гуляев.
— Что?! — резко спросил он и уже спокойно объяснил: — Меня Шабров премировал месячным окладом, копию приказа вложили в мое личное дело, очевидно, и вся причина. Вернемся к делу. Вы красивый мужчина, будьте скромнее в желаниях, это больше нравится женщинам. К деятельности Кармановой-конструктора не проявляйте никакого интереса, это может ее спугнуть. Если нужно, сделайте ей предложение. Я приготовил вам отличный свадебный подарок.
— Вы очень любезны, — иронически заметил Вербов. — Я могу подумать?
— Вы не можете думать, это решено. Вы будете делать то, что я вам говорю.
— Хорошо, вы схватили меня за горло, у меня нет выхода. Но предупреждаю вас…
— Условия ставлю я, понятно? — перебил его Гуляев. — Идите, нам не следует выходить вместе, и верните мне копии документов.
Бросив копии документов на колени Гуляева, Вербов вышел из ниши и ушел по аллее направо.
«Итак, Никитин брал к себе в кабинет мое личное дело. Никитин был первым человеком, перешагнувшим порог моей комнаты. Соседке по дому понадобилась пишущая машинка, и она, в течение шести лет избегая близкого знакомства с Бодягиной, пришла к ней с этой странной просьбой». Сопоставляя эти факты, рассматривая их со всех точек зрения, стараясь вспомнить во всех мельчайших подробностях свои встречи и беседы с Никитиным, Гуляев еще долго сидел на скамейке.
32. КАК ЧЕЛОВЕК
Было еще очень рано, когда Трофим Фаддеевич открыл глаза. Он проснулся с ощущением необычайного душевного равновесия и покоя. Старик встал, немного размялся после неудобного сна в кресле и настежь распахнул окно.
В комнату ворвался чистый воздух раннего утра. Тонкие ребристые облака, еще окрашенные яркими красками зари, недвижно стояла в небе.
Из-под резного наличника окна выпорхнула серая мухоловка. Она взлетела на верхушку акации, оглашая воздух своим посвистом, ей ответил скворец-пересмешник, защебетала белая трясогузка, в мелодичную, скорбную песню дрозда врезалась звучная трель щегла, птичий перехлест звенел и переливался, смешиваясь с жужжанием и звоном стрекоз.
Трофим Фаддеевич придвинул кресло и сел у окна. Он сидел долго, на его глазах гряда пламеневших облаков стала золотисто-желтой. Скворец доверчиво слетел на подоконник, наклонил голову, заглянув в комнату, и улетел. С порывом легкого ветра донеслось:
— Доброе утро, товарищи! Начинаем урок гимнастики… — и затем звуки маршевой музыки, точно морские волны, то плескались у самого окна, то уходили и затихали вдали.
В восемь часов утра пришел Гуляев… Старик не встал к нему навстречу и не ответил на приветствие.
Пользуясь тем, что и калитка и входная дверь с ночи были не заперты, Гуляев прошел в комнату. Первое, на что он обратил внимание, была пачка денег на столе. Когда он уходил вчера, этой пачки не было. А главное: у Ступина от вчерашней растерянности и страха не осталось и следа, он был спокоен и в глазах его Гуляев примечал насмешливые огоньки.
— Старик меня выдаст, — подумал Гуляев и сказал:
— Я бы хотел, Трофим Фаддеевич, чтобы вы забыли все то, что произошло между нами вчера. Я много выпил до прихода к вам и зло пошутил.
— Как же, как же, кто старое вспомянет, тому глаз вон, — ответил старик.
— В знак того, что вы действительно на меня не сердитесь, давайте допьем, Трофим Фаддеевич, это вино, — предложил Гуляев.
— Как же, как же, давайте допьем, — согласился он и, точно заговорщик, подмигнул Вадику. Старику казалось, что Вадик смотрел на него с портрета и гордость за своего отца светилась в его насмешливых глазах.
Гуляев налил оставшееся вино в два стакана, прислушался и сказал:
— Трофим Фаддеевич, кажется, в калитку стучат, я, очевидно, закрыл ее.
Ступин подошел к окну, но никого не увидел. Он высунулся в окно и крикнул:
— Кто там?.. — но ему никто не ответил. Когда старик повернулся от окна, Гуляев, предупредительно передавая ему стакан с вином, сказал:
— Померещилось, это бывает, старость. Пью, Трофим Фаддеевич, за многие лета вашей жизни! — он медленно, маленькими глотками выпил свое вино, а Ступин, мысленно чокнувшись с Вадиком, выпил вино залпом и недовольно поморщился — вино горчило.
Как бы угадывая его мысли, Гуляев сказал:
— Вино горчит, всю ночь простояла бутылка открытой, — и добавил: — Надо вымыть стаканы, нечего мух спаивать. Не беспокойтесь, я вымою сам, — закончил он и, захватив посуду, вышел в прихожую, где в ведре, он это знал, стояла вода. Вернувшись в комнату, сказал:
— Пошли, Трофим Фаддеевич, трудиться?
— Пошли, — согласился Ступин.
Он закрыл окно, сунул в боковой карман лежащую на столе пачку денег, запер дверь и вышел на
