простым, чудесным человеком.
36. НА АВТОСТРАДЕ
Никитин вернулся из Смоленска в субботу вечером. Скорый поезд опоздал на двадцать восемь минут. Прямо с вокзала он поехал к полковнику Каширину, но не застал его. Узнав, что из архива еще никаких сведений не поступило, Никитин за столом капитана Гаева написал краткую докладную записку и, приложив к ней собранный материал, оставил все для передачи полковнику.
Из министерства Никитин прошел пешком на Петровку в центральную театральную кассу, не без труда купил там два билета в Зеркальный театр Эрмитаж на оперетту «Вольный ветер» и с краткой запиской отправил их Кире Рожковой. Он обещал девушке билеты в Большой театр, но… Большой театр был закрыт на ремонт.
Домой Никитин добрался только в десять часов вечера, поднялся к себе на второй этаж. Удивило вот что: французский замок, раньше открывавшийся совершенно свободно, не поддавался ключу. Осторожно вынув его и тщательно осмотрев замок, Никитин увидел несколько свежих царапин, как будто в замок вводили металлический предмет значительно шире ключа.
Повозившись несколько минут, он все же открыл дверь, вошел в прихожую, зажег свет и осмотрелся. Все было так, как он оставил перед своим отъездом. Никитин прошел все комнаты, зажигая везде свет, но… все было на своих местах. Если посторонний человек и побывал здесь за время его отсутствия, то следов никаких не оставил.
Никитин подошел к письменному столу, тщательно осмотрел его и выдвинул средний ящик: здесь лежал томик Марка Твена с автографом капитана Бартлета и вложенная в книгу вырезка, где цитировалась статья газеты «Дейли Экспресс».
Никаких записей или документов Никитин у себя не держал, но… умный, опытный агент мог сделать некоторые обобщения и на основе осмотра того, что здесь было.
Никитин мысленно поставил себя на место этого агента. Скажем, диспетчер ОСУ слишком внимательно присматривается к моему образу жизни. Но вот он уезжает на три дня в командировку — блестящая возможность осмотреть его личные вещи, чтобы проверить свои подозрения. Прихожу сюда, квартира пуста. Открываю замок и тщательно все осматриваю. В столе уже знакомый мне томик Марка Твена. Первый вывод: диспетчер ОСУ знает английский язык. Дальше — вырезка из газеты, черта, сделанная ногтем, фраза, сказанная им у меня дома: «Зачем вы подчеркиваете ногтем страницы?» Зная язык, диспетчер легко определит, что черта сделана мной и следовательно… второй вывод: меня подозревают и ведут за мной наблюдение.
Так рассуждал он, все еще продолжая пристально изучать обстановку, но ничего нового обнаружить ему не удалось.
«Или все эти подозрения лишены всяких оснований, или агент настолько осторожен и опытен, что следов своих он не оставляет», — подумал Никитин и отправился к Горбунову.
Метод, где предметы и явления рассматриваются в их взаимосвязи и взаимодействии, был острым и сильным орудием в руках Горбунова. Разговаривать с ним, слушать его простые и ясные суждения было для Никитина просто удовольствием. Кроме того, Роман Тимофеевич был сейчас необходим ему, чтобы решить все эти сложные вопросы дня.
Однако и секретарь горкома тоже имел право на отдых. В горкоме, кроме дежурного, не было никого. Никитин пошел к Горбунову на квартиру, но и там его не застал. Соседка сказала, что Роман Тимофеевич в Москве, слушает концерт в Колонном зале, стало быть, раньше часа-двух дома не будет.
Только теперь Никитин почувствовал, что проголодался. Он свернул в центр и направился в ресторан.
А в это время Павел Русых с большим сожалением следил за тем, как стрелка часов приближалась к десяти часам вечера: в одиннадцать кончалась его увольнительная, а расставаться с Шурой ему не хотелось.
Они шли по уединенной аллее парка, тесно прижавшись друг к другу. Сегодня был один из самых значительных дней их жизни: Шура получила извещение из Московского инженерно-строительного института о том, что допущена к экзаменам, а Павел уже прошел собеседование и был принят в военно- инженерное училище.
Перед ними будущее открывало свои манящие светлые дали.
Проводив Шуру домой, Павел шел в стройбат по обочине автострады. Тротуар для пешеходов был огорожен, его все еще асфальтировали. Он шел под впечатлением встречи с девушкой и был полон волнующих, невысказанных слов, которые всегда почему-то приходят тогда, когда той, кому хотелось бы их сказать, уже нет с нами.
А Никитин вышел из ресторана и по сложившейся привычке свернул на дорогу «раздумья», как про себя называл он место своей вечерней прогулки. Шел он по обочине автострады вдоль молодых, недавно посаженных кленов и думал о том, что события сегодняшнего дня требуют быстрых и оперативных решений. «Даже мысленно скрестив шпагу с врагом, всегда предполагай противника сильным и и умным», — учил его полковник. Сейчас, следуя этому правилу, Никитин анализировал события.
«Гуляев подозревает, что я иду по его следу. Уверенности у него нет, но оснований для подозрений много. На реке он пытался от меня избавиться, но потерпел неудачу. Ему, конечно, жалко бросать насиженное место, где он пустил глубокие разветвленные корни, но после неудачи на реке он должен или срочно повторить на меня покушение или немедленно скрыться».
А Павел шел и думал… Что думает парень, когда ему двадцать лет, когда он влюблен и любим, когда будущее свое, точно жар-птицу, крепко держит в руках?! Он шел и думал о том, как чертовски хороша жизнь.
Обогнавшая Павла легковая машина на мгновение осветила идущего впереди человека, и парень узнал в нем майора Никитина. Майор шел в том же направлении, что и Павел, сосредоточенный, углубленный в свои мысли.
Вдруг позади себя Павел услышал трельные свистки. Он остановился, обернувшись, стал всматриваться в перспективу улицы и вскоре понял, что причиной свистков было обычное нарушение правил: с большой скоростью и потушенными фарами в их сторону мчалась грузовая машина, а вслед ей неслись свистки милиционера.
Машина мчалась почти бесшумно по самой середине автострады, затем резко свернула вправо. Павел услышал короткий крик и в скупом блике света, упавшего из окна, увидел в правом углу промелькнувшей машины знакомый крючок из проволоки.
Павел бросился вперед и в двадцати шагах почти наткнулся на человека, лежащего лицом вниз поперек кювета. Темное пятно крови у левого бедра расползлось по серой ткани костюма, и сломанное кленовое деревцо накрыло его нежной листвой. Павел нагнулся над упавшим и осторожно повернул его на спину — это был майор Никитин.
Кто-то из остановившихся прохожих чиркал спичкой, но спички гасли на ветру.
— Где здесь близко есть телефон?! — спросил Павел.
— Через два дома, вон там, в аптеке, — ответил кто-то из граждан. Павел бегом бросился в указанном направлении и столкнулся с шофером Елагиным, выходящим из дверей закусочной.
— А, русская смекалка! Кто, солдат, за тобой гонится?! — спросил его Елагин. Он был навеселе, стоял, широко расставив ноги, засунув руки в карманы брюк.
Если бы сейчас здесь, на этом месте, Павел встретил собственного деда Захара Арсеньевича, который только вчера прислал ему письмо с Урала, то и тогда он бы удивился меньше, чем увидев Сашу Елагина. Только что, несколько минут тому назад, он видел его машину, а сейчас он видит Елагина выходящим из
