- И ты - трассер?
Я кивнул, проглотив комок, подступивший к горлу.
- А я, и все это, - она обвела пышноцветущие окрестности, - все это - 'трасса'? И меня тоже не существует?
- Нет, ты существуешь, и этот мир тоже, но только в моем мозгу.
- Значит, все это не настоящее?
- Настоящее. Но создано мною.
- А если ты меня обманываешь? Мне кажется, это слишком жестокая и циничная шутка. Это ведь невозможно доказать. Я тоже могу сказать, что ты и весь мир этот - плод моей фанта зии.
Я отрицательно покачал головой. Она же, видимо, прочтя нечто в моих глазах, спроси ла:
- Значит, можно?
- Нет.
- Ха-ха-ха, - нервно-коротко рассмеялась она, но вдруг, оборвав смех, спросила:
- Если ты создал меня, то почему я помню детство? Косоглазую гувернантку, меньшого брата, умершего в пять лет, отца, поездку на море...
- Я все это придумал.
- Значит, ты знаешь про меня все? Все-все?
- Да.
- Тогда скажи... тогда скажи, как звали любимую лошадь отца?
- Ночь.
- Какого цвета было глаза у моей матери?
- Зеленые.
- Где стоял наш дом?
- На косогоре, у ручья, в трех милях от дубовой рощи и в двух от трактира 'На развали нах'.
- Верно... но это можно было узнать откуда-нибудь... Я бы спросила, как мне объяснялись в любви в первый раз в жизни, но мне самой никак не вспомнить, - простодушно призналась она. По ее сосредоточенному лицу было видно, что она пытается придумать новые вопросы.
- Ничего, как назло, нейдет в голову, - наконец, сказала она, сердито притопнув нож кой.
- Ладно, я подумаю и спрошу как-нибудь потом. А сейчас будем считать, что я тебе повери ла.
Меня это, конечно же, не удовлетворяет. Мне нужен помощник, или хотя бы человек, кото рый бы мне не мешал, но судя по ее тону, цели своей я не достиг.
- А расскажи мне, знаешь, что... как ты ТАМ жил?
Приходится рассказывать: взялся за гуж, не говори, что не дюж. Мало-помалу я увлека юсь, вспоминая одну подробность за другой. Память, сбрасывая страх, все ярче рисует мне кар тинки обыденной городской жизни, и вот уже кажется, закрой глаза и...
Я закрываю глаза. Открываю. Передо мной стоит красивая женщина и, чуть ли не загляды вая мне в рот, ждет продолжения рассказа. В ее глазах прыгают игривые огоньки, и вообще она не кажется больше ни подавленной, ни смятенной.
- Слушай, - говорит она, - ты рассказывал о друзьях-трассерах. Но вы-то не можете дове рять друг другу только на слово?
'Доехали', - думаю я.
У Экс-Со-Ката недвусмысленно сказано о том, что процедуру 'капкан трассера' не следует обсуждать с непосвященными, и ни в коем случае нельзя ее демонстрировать. Под страхом бойкота. Но сомнения не гложут меня. 'Все равно никто из реального мира об этом не узнает. Я покажу ей, а значит - самому себе, и это не будет нарушением обета молчания'.
- Хорошо, - я меняюсь в душе на удивление быстро, если так можно выразиться, 'прямо на глазах у самого себя'.
- Есть способ доказать всякому, что ты владеешь техникой выхода на трассу. Его придумал Экс-Со-Кат и назвал 'капкан'. Если человек способен выходить на трассу, то он может это дока зать. Все предельно просто. Я говорил об аксиоме - жизнь на трассе, та же жизнь, с ее опасностя ми и радостями. Если в созданном мире человек гибнет, он гибнет и на самом деле. Это, кстати, лишний раз проводит границу между трассер-дао и сном. Если сломает руку, то, выйдя из трассы, у него будет все та же сломанная рука. Итак, все очень просто. Надо выйти на трассу, самую про стую - не в этом суть, там может ничего не быть, но там должны быть: свеча, тавро и муха. Муха нужна для того, чтобы проверить действенность живой воды - ведь никто не хочет ходить с тав ром всю жизнь...
- Значит...
- ...когда трассер ставит себе тавро, вот здесь, - я указал на предплечье, - то тот, кто прове ряет его, видит, как появляется, а потом исчезает маленький значок, буква Т в кружке. Вот и все.
- Значит...
Она опять не договорила, но все было ясно и без слов.
- Это ничего не докажет, кроме того, что я умею нечто, чего не можешь ты, - пояснил я, но ее выразительные глаза сказали: 'Все равно. Это - то, что нужно. Зуб говорит за динозавра'.
'Неужели все так просто разрешится? Стоит поразить человека фокусом, и он уже убеж ден? Сегодня - это подействует, но не усомнится ли она в увиденном завтра? Не истолкует ли по-иному?' Но я, конечно, ни о чем подобном не сказал вслух, а только отошел на обочину и, сев по-турецки в тени высокой живой изгороди, коротко сказал, засучив рукав левой руки:
- Смотри.
Глава Х
Сначала щебет птиц, солнечный свет, пробивавшийся сквозь веки, запах цветов, ее присут ствие, разрозненно бродившие в голове недодуманные мысли отвлекали меня, но вот уже это все стало отодвигаться все дальше, дальше, звуки стали затухать, как будто кресло, в котором я сидел, медленно отъезжало от экрана, вот и экран потух... Наступил мрак, и Пустота заявила свои права на мир, но не надолго.
Тишину, медленно нарастая, прорезали ритмичные глухие удары бьющегося сердца. По том появился свет, и вот уже перед моим взором лежала гладкая стерильная серая равнина с одноцветной серой дымкой облаков, равномерно, от горизонта до горизонта, закрывшая не бо.
Внезапно на этом фоне возникла черная точка и описала вокруг меня круг.
- ...а, это ты. Я только было заснул в своем извечном одиночестве. Зачем пожаловал? Впрочем... уже догадался. Раз уж я волею судеб стал трассер-мухом, то надо видеть в этой про фессии нечто истинно героическое, - с пафосом вещал Сахар, подлетев ко мне и устроившись на открытой ладони в самом ее центре, - теперь, вот, я - вечный камикадзе, хотя смерть моя и временное явление и незамедлительное воз...
Тут я хлопнул второй рукой, припечатав его, как будто прессом, потом сотворил каплю жи