- А мы не будем говорить, - голос ее зазвенел, как колокольчик, но тихий-тихий, меланхо личный колокольчик. - Пойдем.
Она взяла меня за руку, и мы пошли через переполненную залу так же легко и свободно, как если бы были здесь одни. Никто не уступал нам дорогу специально, просто оказывалось, что мы всякий раз проходим между приглашенными, словно бы невидимое течение несло нас между ними.
Мы вышли на балкон, как мне показалось, но это была верхняя площадка длинной, спускаю щейся вниз неисчислимыми маршами каменной резной лестницы, увитой зеленью веток, цветами, от аромата которых кружилась голова.
- Вы, знаю, любите ночь, - задумчиво сказала она, глядя неподвижным взором вперед и вверх, туда, где светили тысячи звезд. - В полночь у меня небольшой прием, приходите, я вас приглашаю.
И она рассмеялась, не словам, не вечеру, не мне, а просто от избытка чувств, от перепол нявшей ее радости. От этого смеха мне сделалось невыразимо томно и сладко, словно бы со мной снова была моя Агата...
Глава XV
Марина, по прозвищу Эхо, вышла от Маэстро за полночь. Она задержалась дольше осталь ных, слушая соображения Элефанта о петле: что это такое и как, на его взгляд, к ней готовиться. Говорил он, как, впрочем, и всегда, длинными монологами, изобилующими скрупулезной де тализацией доказываемых положений и самих доказательств, но все уже давно привыкли к его манере. И ушла Марина не потому, что ей стало неинтересно, слушать Магистра петер бургских трассеров она могла бы, наверное, без конца, и не потому, что не могла оставаться здесь дольше, свободу идти куда она хочет, быть где она хочет и оставаться там столько, сколько она захочет, Марина отвоевала еще на первом курсе института. Просто завтра, с утра, начи налось ее время дежурства подле Маэстро, и поэтому она должна была выспаться, а с Эле фантом разве уснешь...
'Странно, они так похожи, раньше я этого как-то не замечала', - думала меланхолично Эхо. То, что Маэстро ей симпатизирует, она знала давно и ей было это лестно, но в группе трассеров не принято выделять кого-либо в своих отношениях. Теперь же, кажется, сам Элефант влю бился в нее... Эхо вспомнила весь их сегодняшний вечер и нашла еще несколько едва заметных штрихов в подтверждение этой своей мысли.
Она вспомнила, как простодушно и доверчиво рассказывал он о своей цели - найти леген дарное озеро превращений и переродиться в некое подобие пророка и мессии. Слушать его было и сладко, и смешно, и страшно. Хотелось и верить в возможность могущества, и даже, на мгновение, верилось, и тогда становилось страшно от сознания, что за титан сидит подле нее и поверяет свои думы, страшно быть песчинкой на его циклопической ладони, но стоило миражу слов рассеяться, как становилось смешно, и Марине большого труда стоило не показать и виду. Она и сама не знала, отчего ее разбирает смех, может быть оттого, что стоило ей шевельнуть пальцем?.. Но в эти мгновения недвижно-безразличный Маэстро вмешивался в ее сознание од ним своим присутствием, и ей становилось стыдно. Сколько раз хотела она вмешаться в жизнь Маэстро, но всякий раз ей казалось, что ее чувство к нему слишком поверхностно и что это не дает ей права отнимать у него нечто большее... Вот и получалось, что Маэстро делил часы от дохновения с воображаемыми красотками...
Марина разом обрубила свои мысли, поймав себя на том, что начинает кипятиться. Впро чем, по инерции, она еще представила себе, как он не там, на трассе, а здесь приударяет за деви цами, и это получилось так натянуто-нелепо, искусственно, какой-то Витя с их курса, прозван ный 'ПБ', в маске Маэстро.
Станция метро была в двух кварталах от дома Маэстро, и, выйдя на бульвар, Марина реши ла прогуляться до нее пешком.
Погода была ясная и тихая, чуть подмораживало, но не больше минус пяти, так что прой тись после многочасового сидения в душной комнате было приятно. Как-то само собой вспом нилась юность, школа, ночные прогулки и такие же ясные черные приветливые ночи, вспомни лось то, прозрачно-возвышенное, романтически-идеалистическое настроение, с воздушными замками великих планов и путаницей опаляющих желаний. Теперь она казалась себе самой практичней, циничней, опытней, и, поймав себя на том, что к ней сейчас пришло не истинное ощущение молодости, а живописный мираж, созданный умелым и тренированным вообра жением по рецептам Экс-Со-Ката, Эхо, не без оттенка самодовольства, широко улыбнулась, а улыбнувшись, потянулась и в довершение всего чуть было не крикнула во весь голос: 'Я живу!' Но вместо этого только шепотом повторила эту формулу радости: 'Я живу, я живу, я живу', и почувствовала, как легкая дрожь пробежала по телу от темечка до пяток.
Когда-то, вступая на стезю трассер-дао, Марина без колебаний и долгих раздумий взяла се бе второе имя - 'Эхо'. Как известно, легендарный трассер приводит на страницах своих записок несколько методов раскрытия собственной сущности, которая и должна быть возможно более полно отражена во втором имени, и советует не принимать опрометчивых решений, ибо вы бор производится раз и навсегда. Марину с детских лет все считали очень отзывчивой и чувст вительной девочкой, и она свято верила в это сама, а как говорили древние 'tertium non datur' - 'третьего не дано'.
Ныне, считая себя уже не желторотым трассером, и так оно и было, Эхо приобрела стойкую привычку анализировать свои чувства и даже их мимолетные оттенки. Нет, этот врач, этот из вестный консультант ей понравился меньше, чем она могла ожидать. Деловит, серьезен, соб ран, задал только самые важные вопросы, но ей показалось, что он был с ними слишком сух и официален, а еще, пуще того, явно выделял Элефанта, это в среде трассеров всегда считалось дурным тоном, все были равны - и точка. Пусть даже непосвященным это казалось парадоксом. Уважать можно кого-то меньше, кого-то больше, кто-то может казаться тебе симпатичнее, доб рей, умней, но относиться к каждому должно с равным проявлением знаков внимания. Ко все му прочему хладнокровное отношение к тому, кто в петле, было в нем только соблюдением бу квы неписаных законов, а не их духа, пунктом правил, за которым легко спрятать равноду шие.
Едва Эхо вошла в метро, как эти и подобные им мысли отошли на задний план. Дело в том, что единственное лицо, которое ей удалось сделать для себя, было 'пассажир'.
Специфический запах, ровный искусственный свет, геометризм облика станций, стандарт ные фразы, повторяющиеся из динамиков через равные интервалы времени, всегда созда вали у нее особый настрой. Еще на середине эскалатора она услышала голос:
- Чуть выше подбородочек...
Эхо вопросительно повернула голову туда, откуда исходил звук..
... Солнце трепетало на глади пруда, ветерок шуршал в камышах, над белыми лилиями не подвижно висели стрекозы, стрекотали кузнечики, жужжал в траве толстый шмель...
- Чуть-чуть выше подбородочек... Мария, не улетай далеко в своих фантазиях...
Она повернула голову.
Молодой мужчина стоял на коленях возле наполовину готовой скульптуры сидящей вполоборота девушки и машинально мял глину. Он был босиком, в голубой рубахе из грубой