даже такая иллюзорная, приносит только вред, и в этом Экс-Со-Кат тоже ошибался? Или же, как всегда, весы - доброе и злое, больше шансов для выхода из петли одиночки обеспечивается возможностью проникнете них 'черных' идей, несущих гибель и тем, кто сам их не несет? Да и где грань? Даже он, хорошо изучивший трассы погибших, не в состоянии указать отличие их трассы от нормальной, безопасной. Конечно же, он знает, что трасса - полдела, важно и то, кто по ней идет, вторая половина - личность...'
Все эти вопросы раскручивающейся спиралью неслись, расширяя область, но Элефант знал, что скоро она, эта область, начнет сужаться, и в конце концов вся эта цепочка неизбежно при ведет его к центральному вопросу: 'В чем суть Т-дао? Какое место занимает оно в жизни чело века? Общества?' А значит, надо снова отвечать, зачем существует человек, какой смысл в существовании общества.
Экс-Со-Кат, казалось, в своем фундаментальном 'Глобалистике' дал ответ на все эти вопро сы, версию существования общества, как суммы разумных индивидов, как аренду конкурент кой борьбы разных видов людей, течений с различными организующими идеями, выделил по дуровни, провел аналогии с экосистемами, одного лишь он не сделал и, видно, это выше сил от дельного человека, каким бы он ни был, он не дал версий будущего развития общества, путей развития в нем Т-дао, оставив лишь максимы, указывающие, как приспосабливать Т-дао к ме няющейся жизни, главные из которых гласят, чего делать нельзя, оставляя открытым вопрос о том, что делать можно и что делать нужно. 'Ну и бездарные и нерадивые же ученики унаследо вали твои идеи, учитель', - усмехнулся Элефант, но даже самоирония сегодня получилась у не го невеселой.
Прежние вопросы 'почему трассер на первых шагах впадает в подобие забытья?' казались ему теперь добрыми старыми товарищами, разбавлявшими обыденную суету неким безо пасным подобием исследования, такими же обыденными и ничтожными в своей повседнев ности.
'А что, если это только Страх? Что, если это только испуг мнительного человека и никакой связи между столь долгой петлей Маэстро и его изучением трассы Черного Рыцаря нет? Не на поминает ли тогда он, Магистр, того мольеровского персонажа, который лечился от несуще ствующей болезни? Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ничего, Время покажет, - в заключение подумал Элефант, - Время у меня еще есть'.
Элефант подумал и о том, как мало он знает о Маэстро, о его способе и смысле жизни, о це лях и идеалах. Еще он подумал о том, что близость ему мыслей Маэстро может быть самообманом. Об этом предстояло еще думать и думать.
Элефант вспомнил о тех страницах записей, которые успел сегодня просмотреть, и мыслен но воспроизвел одну из них, поразившую его родством мысли.
'К одиночеству нельзя привыкнуть. Это тяжелая ноша, хождение по лезвию бритвы, по краю пропасти. Это - постоянный самоконтроль, мелочный, придирчивый, скрупулезный. Это - полет на точность, длящийся годами, где минимальная ошибка равна катастрофе, и поэтому необходимо вести частую коррекцию своего курса.
Тот, кто не прошел через это, не знает себя. Тот, кто ушел в одиночество, - потерял себя. Его нет - он бесплотная тень между минувшим и грядущим, он - колебание былинки под ветром времени, он - упавшее в землю зерно. Будут ли всходы, или злой рок погубит, посушит почву во круг него, и уйдут в безвестность, канут в небытие сокрытые в нем творческие силы?
Одиночество напоминает мне путешествие через джунгли с мачете в руках, где каждый шаг - работа, где пространство сплетено в неразрывное единство живого, в упругую чуже родную сеть, стоящую на пути. Тут нельзя остановиться, нельзя отчаяться, нельзя вернуться. Путь назад и путь вперед - равнозначны, равносильны, равнотрудны.
Однажды я вышел в степь, но оказалось, что ее просторы уже заняты хищными, неумоли мыми, безжалостными существами, и я вернулся в лес... С тех пор я не проклинаю свой трудный путь, я стиснул зубы, я молчу, я иду молча'.
Глава II
Я кубарем скатился вниз по мраморным ступеням, все вращалось вокруг меня, как в калей доскопе: пылающие свечи, звезды, хохочущие хари, блеск клинков, мишура нарядов... Все бы стрее и быстрее, точно я был уже не человек, а пустая звонкая бочка, с грохотом летящая вниз, считая ступени... И вот заключительный удар, резкая вспышка перед глазами и ночная темно та.
Я еще не очнулся, но уже чувствовал холод, едва же сознание с неохотой стало возвра щаться ко мне, как и холод вслед ему стал овладевать каждой косточкой, каждой клеточкой мое го тела. Я лежал в ночной темноте, уткнувшись лицом в основание большого дерева. О его ве личине можно было судить по огромным заскорузлым корням, которые я охватывал руками. 'Я снова в парке', - была моя первая мысль. Тело ныло, в голове точно все съехало с места, как в каюте после шторма. 'Странно, что я не заметил у входа этого дерева', - подумал кто-то еще внутри меня.
Наконец, преодолев слабость, я собрался с силами и попытался подняться, карабкаясь по шершавому стволу руками.
Было темно и тихо. Так тихо, что я сразу насторожился и испуг охватил меня. Я был вовсе не перед дворцом. Я был в лесу. Над головой, там, где сквозь густые ветви было видно небо, сияли звезды. 'Куда же я попал? Куда же я попал?' - в отчаянии мысленно повторил я несколько раз. Меня начала бить крупная дрожь. Холод не давал мне сосредоточиться, но он не располагал и к колебаниям. Я, сначала медленно, то и дело натыкаясь на деревья и спотыкаясь, побрел, как говорится, куда глаза глядят, хотя они никуда и не глядели.
Холод заставлял меня идти все быстрее, понемногу я стал приноравливаться к лесу и те перь уже не падал и не натыкался на мрачных лесных хозяев, обступивших меня со всех сторон. Снег едва припорошил землю, наверное здесь стояла поздняя осень. Если бы знать еще куда идти и который час...
Внезапно я увидел в просвет старую знакомую - Путеводную Звезду. 'И ты здесь', - подумал я и обрадовался вдруг так, словно бы все самое страшное было уже позади. Я не думал о том, что впадаю в мистицизм, я вообще постарался отодвинуть мысли подальше, загнав их в дальние закоулки, я просто, как ребенок, хотел верить, что это знак, что теперь надо только подчиниться ему, не потерять его из виду, стремиться к нему со всей возможной энергией, и все будет в по рядке.
Я шел очень долго. Звезды то показывались, то опять пропадали, а я все шел и шел, шел и шел. Чернота леса, хруст веток под ногами, пляска сумасшедших звезд над головой - все это с уд ручающим однообразием повторялось после каждого шага, и скоро мне стало казаться, что я - муха, попавшая в сироп.
Вокруг меня, а то, что было или казалось, что было вокруг меня, что нельзя было даже на звать словом 'здесь', все это, слитое в один комок, без времени, без пространства, безличное, бес содержательное, бесконечное бессмысленное, такое, что можно было с равной степенью правдивости сказать и: 'я бреду по лесу' и 'лес бредет по мне'.
Если бы я думал в тот момент обо всем, что со мной приключилось, то неминуемо пришел бы к мнению, что дерзкий побег мой из дворца Времени, из рук Судьбы удался, и теперь я пребываю в