в четырехкомнатной квартире на Боровой. Но прошло немного времени, и Катя устроила скандал, стала требовать отдать ей все привезенные мной деньги (а я уже ей, естественно, не доверял), и я опять уехал в свою квартиру на Мужества.
Тут Марина стала желать встретиться со мной, и я тоже решил встретиться с ней – я чувствовал себя крайне одиноким. Меня мучила совесть: на сайте я написал, что разведен, хотя я не был юридически разведен, но ведь сложную ситуацию не опишешь в двух словах! А еще я подумал: ну какой серьезной девушке нужен неразведенный? А отношений хотелось именно серьезных и длительных. Я не люблю случайных связей – так воспитан.
Марина оказалась полной противоположностью Кати. Если Катя была стервозной и истеричной, то Марина, напротив, – спокойной и уравновешенной. По внешности тоже полная противоположность – Катя худая блондинка с голубыми глазами, а Марина – полная рыжеватая брюнетка с карими глазами. Катя – гуманитарного склада мышления, она в Израиле училась на художника-оформителя, когда мы жили в Беер-Шеве, Марина – технарь, инженер-программист. В тот момент именно эта непохожесть на Катю мне в Марине и понравилась.
При встрече я сразу рассказал Марине свою ситуацию. То, что семья моя рухнула, но юридически я еще не разведен официально, ее не смутило, и мы стали регулярно встречаться раз в неделю: гуляли по парку, ходили в кино, ездили в музеи. Просто дружили.
В это время я контактировал и с Катей: договорился постепенно забирать свои вещи, и осуществлял это по мере сил.
Через пару недель у меня с Катей снова состоялся серьезный разговор. Я сказал, что встречаюсь с другой женщиной, потому что не могу оставаться совсем одиноким, но все еще можно вернуть, если Катя этого хочет. Она сказала мне, что подумает, мы решили, что будем вместе навещать ребенка. Дочка моя находилась все это время на даче с бабушкой, и я на своем авто регулярно туда ездил с Катей, которая машину водить не умела и не хотела никогда даже пробовать научиться этому.
С Мариной мы встречались месяц, и постепенно между нами возникла близость. Это с моей стороны не было каким-то сильным чувством, я продолжал глупо любить Катю, но Марина меня полюбила и была ко мне добра, с ней я не был одинок. К концу лета и Катя определилась, решив остаться навсегда со своим Виктором, и мы с ней договорились начать юридическое оформление развода.
Процесс длился с конца августа по середину мая. Делить имущество, которое все считалось совместно нажитым, было невероятно трудно. На стороне жены были и интересы ребенка.
В конце концов, при посредничестве ее и моих родителей, а моя мама с отчимом специально приезжали из Израиля, было достигнуто мировое соглашение (иначе суд мог бы длиться годами), по которому Кате отошли две четырехкомнатные квартиры в центре со всем имуществом, а мне – недостроенный коттедж, машина и моя квартира на Мужества.
С сентября 2005 я жил в хрущевской двушке у Марины, а квартиру на Мужества сдавал. В отношениях с Мариной с моей стороны любви не было. Просто после перенесенного стресса с разводом с Катей, когда рухнули все мои надежды на будущее, когда весь мой мир, который я строил с таким трудом ради любимой женщины и нашего с ней счастья, развалился на части, я не хотел оставаться один. Марина меня поддержала морально и заботилась обо мне, как могла. Благодаря Марине я не запил, не ушел в себя, а просто утратил интерес к жизни: мне было все равно, как дальше пойдет жизнь, и я тихо поплыл по течению.
В октябре, испытывая благодарность к Марине, я на остатки заработанных в Израиле денег свозил ее на неделю в Испанию. Я не жаждал жениться на Марине, но она забеременела, и к моменту получения мною свидетельства о разводе с Катей, Марина была уже на пятом месяце. У нас состоялась свадьба, а в сентябре родился сын.
Общению с дочкой поначалу Катя не препятствовала, но выяснилось, что Катя почти ничего не покупала ребенку, а когда я спросил, куда она девала деньги, которые я ежемесячно присылал из Израиля, оказалось, что Катя тратила почти все эти деньги на себя: решив получить еще одно высшее образование, она пошла учиться в Большой университет на психолога и платила деньги дочери, присылаемые мной, за свое обучение. Девочка же была всецело брошена на бабушку. Во время развода Катина мать, не подумав, рассказала все это моей маме.
Моему общению с дочкой Катя начала противиться по наущению ее престарелого нового мужа Виктора. Мне было заявлено, что у девочки должен быть один отец, делалось все, чтобы моего общения с дочкой не допустить, делалось и все, чтобы настроить ребенка против меня. В итоге мое общение с дочкой прекратилось полностью в течение следующих двух лет.
Отношения с Мариной поначалу были ровными и спокойными. Первое время квартиру на площади Мужества я благополучно сдавал, жил у Марины, дописывал роман, начатый еще в эмиграции.
Но, когда родился ребенок, и мы переехали в мою квартиру, а хрущевку, наоборот, сдали, Марина устроила меня работать в «АйТи-безопасность», мотивируя это тем, что нужен мне трудовой стаж. Вспомнив молодость в МВД, я служил сутки через трое за какие-то смешные деньги. Романы свои смог издать только через пару лет.
Живя с Мариной и трудясь над романами, я весь ушел в госслужбу, в работу над текстом и в учебу. Я восстановился в институте, который бросил ранее из-за Кати, и не заметил поначалу, что все мои деньги оказались в руках Марины и непонятно куда тратятся. Выяснилось, что Марина отдает добрую половину наших денег своей маме… Так передо мной возникла во всей красе фигура новой тещи, которую я видел до того момента лишь однажды на их даче и второй раз – на нашей свадьбе.
Теща, – бывший парикмахер, – оказалась настоящим тираном. Выяснилось, что она воспитала дочь и сына в полном повиновении, заставляя их отрабатывать ей то, что она их родила, выкормила, вырастила и выучила. Почему я не сталкивался поначалу с этой проблемой? Просто брат Марины, желая сестре счастья, брал все тещины прихоти на себя, чтобы я не испугался и не сбежал сразу, а когда брата перевели в Москву (он крупный чиновник), все тяготы материнских прихотей легли на мою жену. И все деньги из нашего семейного бюджета потекли к теще. Которая, к слову, и так очень неплохо жила с мужем на две инвалидные пенсии в своей трехкомнатной квартире.
Сначала я просто промолчал – я же не жадный. Но теща требовала все более: она требовала еще и еще. Мало того, стала командовать, как нам растить ребенка, открыто считать, сколько у нас денег, решать, что нам надо купить, и чего не надо. Вскоре теща при молчаливом согласии Марины уже активно вмешалась во все сферы нашей жизни. Мало того, она оказалась антисемиткой и по любому поводу недобро поминала мою полуеврейскую маму.
Я впервые серьезно поговорил с Мариной, когда нашему сыну исполнилось два года. Сказал, что так продолжаться дальше не может, что женился я не на теще, а на своей жене, и не собираюсь позволять кому-либо вмешиваться в жизнь моей семьи и отравлять существование. А если так будет продолжаться, то мы, в конце концов, разведемся. Марина сказала тогда, что она постарается все уладить, но из этого ничего не вышло. Кульминация тещиной жадности пришлась на продажу моего коттеджа.
Все мои деньги от продажи были уже расписаны заранее женой и тещей до копейки. Так, теща сделала себе и мужу за мой счет вставные зубы, поставила в своей квартире пластиковые окна, сделала там евроремонт.
У меня же на эти свои деньги были планы совсем другие – я намеревался купить однокомнатную квартиру, чтобы сдавать ее и открыть небольшое издательство, но по слезному настоянию жены, ради ребенка, я вложил два миллиона в тещину дачу. С моей стороны условием было переписать дачу на Марину – и это все же сделали.
Правда, мне удалось поставить и другое условие, и жена с тещей, вроде бы, сначала согласились, что на этой даче будут отдыхать мои мама и отчим, которые летом в Израиле изнемогают от жары и хотели бы отдыхать здесь и общаться с внуком.
Еще я купил жене новый «Опель», это был мой подарок Марине за рождение сына. Раньше у Марины была машина, но она ее продала, чтобы сделать своей матери ряд дорогих операций. Я продал свою «четверку», поменял за полгода три подержанных джипа «со вторых рук», так как они все время
