«Урагана» с обезлюдевшим «Амбассадором» удалось совершить с первого захода и безошибочно, вмятина в конусе не помешала, да и не должна была; герметичности не было – но никто и не собирался пользоваться переходными люками. Задача, которая поначалу показалась трудной, была решена Брюсом почти мгновенно. Когда стали раздумывать – как обеспечить залп «Амбассадора», если там никого не будет, и связи с ним тоже нет и не будет, – астронавт сказал:
– А зачем вообще их выпускать? Поставить на боевой взвод – и они рванут, как только корабль ударится о цель. Останется только вам выпустить свои ракеты вовремя – желательно, чтобы все совпало.
Наверное, это и был лучший выход. Брюсу пришлось снова сходить на «Амбассадор», где он и сделал все необходимое, назад же принес еще и какие-то мелочи – бытовые, в основном из арсенала Бриджит, поскольку она покидала корабль в спешке. Сориентировав после этого сцепку в пространстве, можно стало стартовать – мчаться вдогонку за ускользающей железякой.
Сначала было немного не по себе: казалось, что «Ураган» набирает скорость как-то неохотно, медленно, хотя все понимали, что иначе и быть не могло: масса обоих кораблей была почти втрое больше той, к которой двигатель приноровился; с другой же стороны, даже приятно было, что перегрузки были тоже меньше привычных, хотя все равно покидать кресла не стоило, да никто и не пытался. Провести какие-то пять часов в таком положении – сущая ерунда, такое ли еще приходилось испытывать.
Первые полчаса погони тело Б не очень отличалось по виду от звездного фона, движение его, стремительный полет, не воспринималось, потому что корабль шел тем же курсом, держась прямо в затылок беглецу. Но потом яркая точка стала прирастать, обрела размеры, и заметно стало ее кувыркание. Росло изображение все быстрее, потому что на «Урагане» еще работал двигатель, все увеличивая скорость сдвоенного корабля. Брюс, кашлянув, проговорил:
– Не проспать бы точку расстыковки – иначе не успеем уйти в сторону, как следует. Боюсь, осколков там будет больше, чем хотелось бы. Айвэн (Брюс с давнего их знакомства называл русского коллегу, природного Ивана, именно так), может быть, расклеимся на десять минут раньше?
– Ты ведь слышал: на какой скорости нам приказано ударить.
– Это они для большей страховки.
– Может, и так. Только знаешь – очень хочется, чтобы у нас оставалось куда вернуться. А то ведь…
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – пробормотал Брюс и медленно повернул голову к Бриджит; угадав это движение, она и сама стала смотреть на него не отрываясь; похоже, какой-то обмен информацией, им одним доступной и важной, шел из одних глаз в другие. Оба едва заметно улыбались. Протянулось еще какое-то время, потом инженер нарушил тишину:
– Через две минуты – выключение двигателей.
– Понял, – сказал командир. – К расстыковке!
– Есть к расстыковке!
– Ну наконец-то, – сказал Брюс со своего места.
Тело Б заполняло уже весь экран.
– Давай! – сказал командир.
2
То, что произошло с Телом Угрозы, а именно – его раздвоение, не могло пройти – и не прошло мимо внимания земных наблюдателей: теперь-то сотни, если не тысячи астрономических инструментов были направлены на достаточно уже яркую звездочку. Секретность, которая, казалось, пала и была попрана репортерскими кроссовками, на самом деле почти не потеряла в весе. И о том, что уже произошло, происходит сейчас и может произойти в обозримом будущем с телом и вокруг него, по-прежнему знал весьма узкий круг лиц – те, кому и было положено по уровню их допусков.
Зато в пределах этого круга работа шла в таком темпе, какой не оставлял даже и минуты на то, чтобы ознакомиться с всплесками и сотрясениями общественного мнения.
Группа специалистов, исходя потом, готовила текст сообщения, которое должно было не позже, чем через полтора часа, быть оглашенным на пленарном заседании. В этом сообщении, строго конфиденциальном, руководство Конференцией должно было изложить новые сведения таким образом, чтобы, не отрицая серьезности создавшегося положения, заверить, при помощи убедительных аргументов, всех участников в том, что происшедшее – всего лишь, так сказать, техническая деталь, не меняющая сути дела и не ставящая под сомнение правильность уже сделанного, а именно – произведенного залпа. Чтобы сам собою у каждого возник вывод: «Если залп идет в цель – то какая разница, будет там один камень или два? Так даже лучше: начало дроблению положил сам объект, вот и прекрасно!» И от каждого такого вывода пойдут плавные волны, успокаивающие человечество. Но для этого текст должен был получиться высшей пробы. И люди работали всерьез. Информация с телескопов шла непрерывно. Но картинка, не осмысленная математически, остается просто иллюстрацией, которую надо еще анализировать и анализировать, чтобы можно было строить умозаключения. Нужно было многое. Значительно проще было бы получить эти данные с кораблей, находившихся в том же самом месте – по астрономическим понятиям. Связь с ними теперь можно было поддерживать непрерывно: она шла через МКС, которому до земной тени было еще достаточно далеко. Но непосредственно к этой связи представителей науки почему-то не допускали; все шло через военных и высоких политиков. Как уверяли военные – на кораблях все в должном порядке, и в нужное мгновение будет выполнено каждое нужное действие. Результаты измерений? Перегнать кадры попадания и разрыва ракет? Будет и это. Не одним вам трудно, господа, вы же ученые, как же не понимаете таких простых вещей?
Но то все были, так сказать, проблемы второго порядка. А самые серьезные вопросы возникали и решались на самых верхах.
Пока готовился текст заявления на Конференции, первые лица планеты задумались вдруг над тем, а нужно ли само заявление, а также все то, что должно за ним последовать?
Имелся в виду, разумеется, повторный залп оставленными в резерве Земли ракетами – удар для уничтожения неожиданно возникшей второй цели.
Сразу показалось было, что именно так и нужно поступить. Хотя бы потому, что таким способом удалось бы продвинуть дело нулевого ядерного разоружения вплоть до окончательного решения. Вот так, одним махом, минуя уже разработанные было промежуточные этапы.
И никто против такого решения – из посвященных лиц – не возражал, даже и генералы, вообще-то любившие поговорить о том, что у них выбивают из рук последнее оружие. Но сомнения возникли одновременно у обоих президентов, когда они просматривали уже второй из подготовленных вариантов заявления, а точнее – когда, сделав замечания каждый на своем экземпляре, встретились для выработки единого мнения.
– Все это звучит разумно, – проговорил президент США, помахивая в воздухе листками с текстом заявления. – Но как по-вашему, не получается ли так, что первый залп оказался, по сути, ненужным? Излишним? Раз уж после него приходится делать и второй – значит первый то ли не поразил цель, то ли был плохо рассчитан, или же… Да мало ли что может прийти в голову людям – не говоря уже о журналистах. Думается, что без таких вопросов не обойтись, и, независимо от качества наших ответов, они вызовут сомнение в разумности всей нашей великой акции и как следствие – недоверие к властям, куда более сильное, чем то, которое мы считаем естественным? Вам не кажется?
– Не кажется, – ответил россиянин, – потому что тут нечему казаться: все ясно. Если работа сделана, но сразу же приходится начинать доделки и переделки, значит – негодным оказался либо проект, либо исполнение, либо же и то, и другое. А отсюда недоверие и к авторам проекта и к производителям работ, к генеральным подрядчикам – иными словами, к нам с вами. Мы оказываемся под огнем. Но это, во-первых, неизбежно повлияет на результаты предстоящих выборов – и у вас, и у нас; а во-вторых – еще до того откроет путь к бегству из нашего лагеря для сомневающихся глав государств, в первую очередь тех, кто соглашался расстаться со своим ракетным арсеналом, лишь стиснув зубы. А поскольку выпущенных ракет уже не вернуть, нам не удастся доказать, что на самом деле никто не понес никаких убытков. Как видите, я с вами совершенно согласен, сэр.
– Но утаить второй залп, если мы решим выпускать его, будет совершенно невозможно, – убежденно проговорил американец. – А с ним – и все остальное.
