– Почему бы и нет? А вообще, на возникающие вопросы человек должен находить ответы сам.
– Браво, это я использую. Что же, раз так – мчусь в город, к Растабеллу. Думаю, что они вот-вот начнут атаковать правительство всерьез – теперь, когда он пострадал, так сказать, лично. Но сперва забегу к нашим сейсмикам: они, кажется, что-то такое засекли.
– Был какой-то странный толчок. Но землетрясений тут не бывает…
– Город все еще не отвечает, доктор. Глухо.
– Когда телефон исправят, разыщите меня – я обещала позвонить Растабеллу. Буду у себя до шести, сестра Ибарра.
– Непременно, доктор.
«И в самом деле, пойду на вечеринку, – подумала она, направляясь к блоку термобоксов. – И не устою. Не стану больше сопротивляться ему. Да и чего ради? Пусть несерьезно, пусть быстролетно – но хоть что- то, иначе совсем завяну… А в обаянии ему не откажешь. Отбиваться я буду, но не очень убедительно. Пусть Моран удлинит список своих побед – на самом деле это ведь я решила так, не он…»
– Рад видеть вас, фрау доктор!
Еще долю секунды она внутренним взором созерцала неотразимого Морана, хотя поздоровавшийся с нею здесь, в коридоре, человек был полной его противоположностью: невысокий, округлый, с редкими, прилизанными волосами, и одет он был с аккуратностью клерка, хотя чиновником как раз не был.
– А, господин инженер! Почему вдруг «фрау»? Что за противоестественная смесь? Впрочем, мы в чем-то напоминаем Вавилонскую башню, может быть, вы и правы…
Инженер смутился:
– Сам не понимаю… Наверное, потому, что я только что разговаривал с профессором Ляйхтом – он предпочитает свой родной язык.
– Вы были у нас?
– Лишняя проверка никогда не мешает. Теперь я могу поручиться: вашу новую маленькую милую пациентку электроника не подведет.
«Сентиментален, как всегда, – подумала она. – И, наверное, примерный супруг и отец. Хотя нет – он, кажется, как раз бездетен».
– Я очень благодарна вам за внимание к нашим детям. Но не стану задерживать: вы, конечно, спешите, как всегда, к вашей очаровательной жене.
– Увы, на сей раз я увижу ее лишь через несколько часов. Я обещал профессору Ляйхту вечером посмотреть его персональник у него дома, в поселке.
– В Сайенс-виллидж? Как же она перенесет целый вечер без вас?
– Я предупредил ее еще до того, как замолчали телефоны. Почему это, как вы думаете?
– Понятия не имею. Так почему же?
– Я и сам не знаю. Она, я думаю, раньше ляжет: очень устает в последние дни, необычайно много работы в конторе мистера Рикса…
«Особенно для секретарш, – подумала она, по-прежнему приветливо улыбаясь, – пригожих собой, сверхурочной работы. Сукин сын!»
– …Впрочем, что я вам объясняю: вы наверняка знаете о делах вашего мужа намного больше моего.
«Ни черта не знаю, – подумала она, – да и знать не хочу».
– Ну, желаю вам всего лучшего.
– Мое почтение, доктор.
«Вот поют, – подумал Милов, – ну прямо соловьи…»
Во тьме вспыхнула искра; мгновенный взвизг резнул по слуху, потом глухо загудело – словно в глубочайший колокол ударили: ухнул неимоверным басом, покачался из стороны в сторону и стал затухать. Но Милов успел уже нырнуть в дыру – вход в пещерный лабиринт.
Собственно, и не пещеры это были, скорее катакомбы. Тут естественные пустоты, характерные для таких геологических структур, с обширными залами (в одном из них даже подземное озерцо плескалось), перемежались и соединялись вымытыми некогда водой ходами и рукотворными коридорами, в прошлом – горными выработками. В седой древности в пещерах жили, потом – скрывались, во время второй мировой войны их использовало Сопротивление, а после нее, хотя и не сразу, проложили несколько маршрутов для туристов; маршруты эти оборудовали электрическим освещением, но стоило отклониться от нехоженой трассы – и человек попадал в первозданную мглу. Входов в катакомбы имелось несколько, все они были снабжены прочными дверями – сперва деревянными, потом их заменили пластинами из котельного же леза: чтобы предотвратить несчастные случаи, какие время от времени приключались с «дикими» туристами и с детьми. Одна из этих дверей сейчас оказалась, на счастье Милова, приотворенной, и пули пришлись по ней.
«Рикошет, – подумал он, переводя дыхание и напряженно вслушиваясь. – Плохо стреляют, а странно, они должны уметь профессионально, и по звуку в том числе; но и так ничего, чуть левее – тут бы мне и конец. Но, значит, я верно иду, – думал он, на четвереньках отползая подальше от входа, в глубину, – жму им на больную мозоль… Конечно, найдись среди них хоть один порешительнее – впрыгнул бы за мной и длинной очередью вдоль хода – и все, и снято, как говорила Аллочка… Если они меня опознали – человек я заметный, их могли предупредить, – то и преследовать они вряд ли сунутся, репутация у меня достойная; но уж постараются и живым не выпустить, залягут, как кот у норки: наверняка ведь думают, что я этих ходов не знаю, а если и знаю, то лишь официальные маршруты. Плохо они обо мне думают, плохо… А засуетились они заметно, может, у них и тайники тут, перевалочные базы? Ну, если поживем – увидим…»
