— Ну что, добры молодцы, готовы? Сегодня у нас окрошка. Давно мама ее не готовила! — поприветствовал их Мел.
Ура! — закричали братья. — Нам по две тарелки!
— А мне больше всех, — поддразнил их отец, — лично я съем три, а может, и четыре! — С этими словами он поставил на стол большую пятилитровую супницу.
— Вот что, мальчики, для начала пойдите-ка разбудите сестру — она у себя в спальне.
Даша уже начала разливать окрошку по тарелкам, когда сверху раздался голос Георгия:
— Папа, ее здесь нет!
— Как это нет? Она спала и никуда не выходила! Посмотри в ванной, в туалете!
— Да нет же ее нигде, папочка! Посмотри сам. Удивленный Мел поднялся наверх. Вместе с близнецами они обшарили все комнаты, заглянули под кровати, осмотрели шкафы. Насти и в самом деле нигде не было. Окна наверху были открыты. Спуститься вниз по пожарной лестнице Настя не могла — для этого она была еще слишком мала. Но проверить все же не мешало бы.
— Парни, быстро идите во двор, обшарьте все кусты. Кто-нибудь из вас пусть подскочит на велосипеде к синьору Никколо; она ведь другой дороги и не знает. А я пойду успокою маму. Жаль, что Бой в Милане у ветеринара, он бы быстро ее отыскал.
Внизу бледная как простыня сидела неподвижно Даша. Увидев Мела, она прошептала:
— Мел, ее похитили… — Слезы ручьем потекли из ее глаз. — Ее… похитили. Помнишь… как тогда… близнецов…
— Даша, успокойся, — строго прикрикнул на жену Мел, чтобы привести ее в чувство. — Она или в доме, или на участке. Девочка обиделась и решила нас проучить. Нужно этой паршивицей заняться по- настоящему. Сейчас мы ее отыщем. Выпей успокоительного и приляг, дорогая. А еще лучше — обойди все нижние комнаты, а я поищу на улице. Она ведь в одних трусиках. Значит, надолго ее не хватит: продрогнет и вылезет из своего укрытия. Уж я ей тогда покажу, где раки зимуют!
Успокаивая жену, Мел старался показаться уверенным, но волнение и страх все более охватывали его. Где им искать дочку? Не могла же она бесследно исчезнуть из дома, когда они с Дашей были здесь внизу, возясь с этой теперь никому не нужной окрошкой…
На улице быстро темнело: юг и горы делали наступление темноты внезапным. От озера тянуло прохладой. Глядя на него, Мел вздрогнул: а вдруг Настя свалилась с мостков и, не умея плавать, пошла ко дну? Нет, только не это! — возопило все его существо.
Выскочив во двор, он едва не сбил с ног Георгия, только что вернувшегося от синьора Никколо. Опережая вопрос отца, он отрицательно покачал головой. Вслед за Георгием подошел Александр, старательно обшаривший весь двор.
— Вот что, парни, принесите-ка мне из подсобки фонарь на подвеске, только так, чтобы мама не видела, придется нам с вами осмотреть с лодки дно и бухту.
— Папочка, неужели ты думаешь… — с ужасом выдохнул Александр.
— Я ничего не думаю, но проверить нужно… Георгий, беги за фонарем, да посмотри, что там делает мама; а ты, Александр, готовь лодку; я же выведу машину. Удостоверимся, что она… не нырнула. Потом я поеду по дороге к Стрезе. Если что, она не могла уйти далеко…
Вернувшись с фонарем, Георгий сообщил, что 'мамочка сидит как неживая и только повторяет 'ее похитили''.
Мужчины быстро погрузились в лодку. Подсвечивая воду, осмотрели дно под мостками, покружили по бухточке, покопались в негустых зарослях прибрежной травы. У Мела слегка отлегло от сердца. Самого страшного не случилось.
— Ну все, Жорж-Алекс, идите к маме, а я поеду к Стрезе. Вернусь скоро: дальше чем на два-три километра, она уйти не могла, но…
Ему не хотелось допускать возможность похищения. Однако, если он не найдет дочь, придется звонить в полицию.
— Итак, парни, домой, а я буду искать!
Мел проехал километра три, всматриваясь во все движущиеся предметы… Дочки нигде не было.
Постояв у развилки, уже ни на что не надеясь, он повернул назад.
Вилла 'Доротея' была ярко освещена. Из раскрытых окон раздавались кромкие крики. Поспешно захлопнув дверь машины, Мел, спотыкаясь, вбежал в дом.
— Папочка! Нашлась!!! Настя нашлась!!! — Близнецы с размаху повисли у него на шее.
С трудом сдерживая слезы, Мел обнял сыновей.
— Мужики вы мои настоящие! И где же она нашлась?
— Ты только подумай, папа, эта хитрюга незаметно мимо вас с мамочкой пробралась в ангар. Мы его не закрыли. А когда Сашка туда заходил, она и голоса не подала!
— Мы забыли бутыль с керосином отнести, — виновато добавил Александр. Когда ты уехал, Гоша понес ее в ангар. Тут-то Настя и вышла… Говорит: подожди, я замерзла; она ведь была в одних трусиках…
Георгий нетерпеливо переминался с ноги на ногу, дожидаясь, когда брат закончит.
— Папа, ты подумай, спряталась в паутине, — наконец сказал он. — Я вначале просто онемел от радости, потом осветил ее, стал целовать, обнимать, а потом надавал ей поджоп… шлепков и привел к мамочке.
— А я в это время был с мамочкой, — продолжал Александр. — Я старался ее успокоить, а она смотрит мимо меня и все повторяет: похитили…
— Да, мамочка никак не может забыть, как похитили вас, — вздохнул Мел. — Сыны вы мои дорогие, мужички… Ладно, пойду посмотрю, что там делается у женщин. Давно мамочка ругает Настасью?
Мальчики замялись.
— Не очень, но тебе лучше подняться.
В спальне он застал такую картину: Настя лежала поперек кровати и истошно орала во все горло, Даша же от души награждала ее шлепками.
— Ну все, все, перестань, — сказал он, обнимая жену за плечи, но потом, не удержавшись, сам шлепнул дочку.
Настя закричала еще громче, не столько от боли, сколько от обиды: ведь отец до сих пор даже пальцем не трогал свою 'принцессу'.
— Слушай меня, Анастасия! Ты сегодня устроила для всей семьи такую гадость, что мне даже не хочется разговаривать с тобой! Я понимаю, тебе обидно, что мама тебя наказала, но наказала она тебя вполне справедливо. А ты, видите ли, решила нам отомстить! Этот твой поступок ставит тебя фактически вне семьи — out of the family, — повторил он машинально по-английски. — Ты становишься 'ничья'! А это самое страшное для взрослого человека, но особенно — для ребенка. Для человека самое главное — быть 'чьим'. Вот я, например, чей? Я — мамочкин муж, я отец Жорж-Алекса. Наша мама — она чья? Она — моя жена, она — хозяйка нашего дома, она — мать мальчиков. Почему мы все, кроме тебя, 'чьи-то'? Потому что мы любим друг друга, подчиняемся законам семьи, не огорчаем друг друга.
— И я 'чья'! — закричала в отчаянии Настя, — я — ваша дочка, я — сестра Жорж-Алекса. Я — ваша!
— Нет, — сказал Мел, — наша дочка не может мстить! Да, у нас все 'чьи-то', даже Бой, который сегодня скучает без нас в Милане у врача. Даже Бой! А теперь представь на минуточку, что Бой — ничей, что его выгнали из семьи… Голодный, он ходит из дома в дом, выпрашивая косточку или миску супа… Вот что такое ничей! А ты к этому стремишься! Потому что не желаешь подчиняться обязательным для всех правилам.
Настя рыдала в полный голос: образ голодного Боя ее доконал.
— Вот сейчас, — не слушая ее воплей, продолжил Мел, — я выведу тебя за ворота виллы — и все! Ты — ничья! Тебя спросят: 'Девочка, ты чья?' А ты ничья, у тебя нет ни мамы, ни папы, ни братьев!
— Нет, нет, — зашлась в крике Настя, — я ваша! Я — дочка. Я никогда больше не буду прятаться! Я буду слушаться! Папочка, прости меня, я не хочу быть ничьей! Я буду хорошей девочкой, как Жорж-Алекс!
— Прощения проси у мамочки: видишь, до чего ты ее довела своим поступком!
